На ленских берегах

На том старики и разошлись. Вообще-то они жили душу в душу! Да иначе и быть не могло, ведь поженились по любви. Да какой! Он, едва вернувшись со службы, отбил её у городского парня-ухаря! Словно в благодарность за это, Надежда Ивановна сначала порадовала благоверного дочерью, за ней — сыном, а потом, уже на самом излёте васильковой, ясной молодости — ещё одной девочкой-красавицей, Марией. И хотя каждая копейка, приносимая родителями в дом, давалась с большим трудом, семья жила в относительном достатке. Дети являлись для родителей в семье тем животворным, крепким цементом, благодаря которому даже самые тяжёлые времена, связанные, в первую очередь, с желанием Василия Сергеевича выпить лишнюю рюмку водки, переживались без особых тревог. Но надо, справедливости ради, отдать хозяину дома должное за то, что он никогда во хмелю не скандалил, а поутру больше мучился не глубоким похмельем, а сознанием того, что снова не удержался, хватанул проклятой многовато, больше, чем следовало.

Дети, как окрепшие за лето птицы по осени, встав на трепетные жизненные крылья, разлетались в разные стороны. Старшая дочь, довольно поздно выйдя замуж, переехала к мужу, инженеру по образованию, в Ульяновск. Сын, плотник, слава Богу, нашёл себе жену рядом, в областном центре. Мария, поступив в институт, больше жила в городе, чем дома. Но из посёлка в любой нужный день к ней можно было съездить на рейсовом автобусе, проведать её в студенческом общежитии, привезти всяких гостинцев с поля да с огорода, ведь, что ни говори, а родителям всегда хочется своим чадам подложить в тарелку один-другой кусочек вкусной, с душой приготовленной пищи.

Но вот пришёл черёд и с младшей дочерью расставаться! А легковерно думалось: пять лет учёбы — это же так много! Когда ещё они пролетят! Но всё-таки пролетели, да так быстро, что аж не верится!.. Как же теперь родители, оставшись совсем одни, будут жить? От этого оцепенения вынужденной разлуки становилось ещё горше, ещё больнее на душе. Как будто жизнь вдруг, ни с того ни с сего потеряла всякий смысл... И хотя всё было совсем не так, как же порой бывает трудно смириться с судьбой, чтобы снова жить с ней в согласии...

И всё же упрямые думы о разлетевшихся по стране детях, чем бы родители ни занимались, всегда остаются на первом месте. С какой тревогой, надеждой, исполненными вечной любовью, они ждут от них любой весточки: звонка, телеграммы! А целое письмо, ещё даже до конца не прочитанное, вообще становится предметом непреходящего счастья, о котором хочется, — неважно, трещит ли зимняя стужа, или палит летний зной, — скорей рассказать по секрету всему свету: соседям, старым знакомым, просто первым встречным, и при этом обязательно подчеркнуть, каких они воспитали добрых, заботливых детей, а вернувшись домой, снова и снова перечитывать чуть ли не по слогам каждую строчку, каждое слово, словно слышать из далёкого далека дыхание и биение сердец своих дорогих кровинок.

Наконец, выглянув из-за приоткрытой двери, жена миролюбиво позвала Василия Сергеевича. Она уже, хотя и вконец расстроенная внезапным отъездом дочери, не плакала, но на опухшем от слёз лице лежала печальная тень. Ничего не поделаешь! Поскольку дочь не вняла её мольбам, коли разлуки с ней не миновать, то остаётся в душе смириться с разлучницей-судьбой и по-матерински тепло проститься... Когда отец вошёл в дом, чемоданы уже были закрыты на замки. И он с грустью в карих глазах, повидавших сполна за долгую жизнь всякого — и горького, и сладкого, — то ли спросил, то ли просто сказал:

— Ну что, присядем на дорожку...

— Давайте! — согласилась мать.

Мария как стояла у большущих чемоданов, так и села на один из них, а родители, грустно-потерянные, опустились на стоящую напротив, заправленную тонким коричневым одеялом, с двумя большими пуховыми подушками, положенными друг на друга, железную кровать со спинками, увенчанными сверху выкованными в какой-то старинной кузнице знатным мастером рифлеными кубами, похожими на вензеля. На минуту в комнате повисла тревожная, давящая на душу, как тяжёлый камень, тишина. “Ну, кажется, пора”, — хмуро произнёс отец и, подхватив сильными руками оба чемодана, направился на улицу. Следом за ним вышли и дочь с матерью. До автобусной остановки, которая находилась у гаражной проходной и представляла собой лишь бетонную площадку, где на телеграфном столбе висел местами изъеденный ржой жёлтый жестяной квадрат расписания, ходу было не меньше двадцати минут.