— Хотя бы потому, что порой излишне ворчливым становлюсь! — лукаво улыбнувшись своими подслеповатыми синими глазами с мелкой сетью старческих морщин, словно лучики, мелко разбегавшихся по сухому лицу, хрипловато ответил Пётр Сергеевич.
Тот год для студентов, перешедших на пятый курс омского института сельского хозяйства, практика была преддипломной, растянувшейся до самого конца лета. Надо было произвести не только в полном объёме опыты по воздействию новых минеральных удобрений на развитие культурных растений и проанализировать результаты эффективности различных химикатов, в том числе различных ядов-пестицидов от всевозможных вредных насекомых, но ещё и описать всю проведенную во время практики работу, что должно было стать пояснительной запиской к диплому. Так что на родину Мария возвратилась лишь в начале осени, подгоняемая жгучим ожиданием солнечной встречи с любимым человеком, студентом их института, только учащимся на другом факультете.
Но вместо с таким нетерпением ожидаемого счастья ей пришлось пережить с разными временными интервалами несколько одинаково нежданных тяжёлых душевных потрясений. В первую очередь, это было то, что ненаглядный, с которым она радостно надеялась связать свою девичью судьбу, на поверку оказался совсем не тем рыцарем без страха и упрека, за кого он себя выдавал, добиваясь от неё взаимности. Просто он, как последний негодяй, когда она была на практике, изменял ей напропалую. К глубокому сожалению, в длинном списке покорённых им девичьих сердец оказалось и дорогое ей сердце, можно сказать, единственной подруги, с которой все годы учёбы она жила в одной комнате институтского общежития. И она, с помрачённой душой, в надежде хоть как-то отвлечься от внезапного, как снежный взрыв в ледяной мороз, свалившегося на неё несчастья поддалась уговорам любимой матери выйти замуж по расчёту за своего ровесника, соседского парня, год назад выучившегося на врача, ведь брак по тогдашним правилам позволял не попасть под выпускное распределение и остаться в губернском городе.
Молодые подали заявления в загс и начали неспешно готовиться к бракосочетанию. И вдруг, когда в самом известном городском ателье уже было пошито на заказ прекрасное — белое-белое, как лебединое крыло, да ещё и с длинным шлейфом, — свадебное платье, когда было приготовлено необходимое приданое, когда гости, проживавшие в дальних местах нашей необъятной отчизны, уже выехали на торжество и оставались только сутки до торжественной минуты, она к своему ужасу глубоко и спасительно поняла, что стоит на самом пороге роковой ошибки, после которой вряд ли что-то можно будет исправить без новых глубоких душевных и моральных потерь и потрясений. И, словно слыша голос с небес, говорящий: “Подожди! Остановись!” — решительно заявила родным, что жениха своего не любит и никогда не сможет полюбить, и потому никакой свадьбы не будет! Что же касается народной поговорки, отрезала: “Стерпится — слюбится — это не про меня!..” Сердобольная мать от слов горячо любимой дочери при шла в такое душевное расстройство, что даже на время потеряла дар речи, потом принялась слёзно её уговаривать:
— Да что же ты, глупая, делаешь?! В какое неудобное положение ставишь своих родителей? Позоришь нас перед всем честным светом?! С какими глазами я теперь должна ходить по родному посёлку? Что скажу уважаемой соседке, поверившей мне, да и тебе тоже! Ой, горе-то какое! И за что? Уж не за то ли, что всю жизнь, работая пекарем в адских условиях печной жары, последние жилы из себя нещадно вытягивала, чтобы только получше одеть тебя, посытней накормить?! Себе во многом отказывала, а тебе — ни в чём!..
— Ну, вот уже рекой и попрёки пошли!.. И зачем?! — с обидой сказала Мария. — Мама, милая моя, неужели сама не понимаешь, что я права, за исключением того, что раньше не опомнилась? Или тебя в самом деле не волнует, как я буду век коротать с нелюбимым, через себя рожать от него детей?! Если это так, то и твои слёзы, и причитания ровным счётом ничего не стоят!
И, больше не говоря ни слова, уйдя в себя, стала укладывать свои нехитрые вещи, в основном из одежды, в чемоданы.