Из коридора — две двери: одна — в комнату, вторая, ближняя к площадке, — в санузел. Это мимо нее старушка прошмыгнула с такой опаской.
Виктор решительно шагнул к этой двери, толкнул плечом — не тут-то было!
Постучал кулаком — молчание.
— И долго сидеть там собираешься?
Молчание.
— А ну, выходи по-хорошему!
Молчание.
— С топором он, — напомнила бабка.
— Да, вы говорили, — кивнул Виктор. — А как зовут его?
— Ты мне сказал, как тебя зовут?
— Разве не сыновья ваши?
— Да я их в глаза до сегодняшего вечера не видела! Любка приволокла откуда-то.
Виктор еще потолкал дверь плечом, предупредил:
— Слушай, парень, ломать буду.
— Ломай, падло, — донеслось из-за двери, — ломай, я тебя встречу как надо!
— А-а, заговорил.
Виктор отошел в дальний угол коридора, чтоб разбег был хотя бы в два шага, резко рванулся вперед и ударил в дверь ногой. Задвижка не выдержала, дверь распахнулась.
— Выходи! — крикнул он в темноту образовавшегося проема.
Молчание.
Виктор вгляделся; в глубине, напротив дверного проема — контуры ванны, в стене над иен — прямоугольник небольшого окна, что выходит, очевидно, в кухню; в окно проникает какой-то слабый, отраженный свет — видимо, от уличного фонаря — слабый, отраженный, но благодаря ему можно рассмотреть не только ванну, но и умывальную чашу справа, какую-то скамейку и стиральную машину слева, а главное, оба дальние угла: ни в том, ни в другом — никого. Значит, преступник либо слева, либо справа от двери, за стеной.
Виктор поправил на голове шапку.
— С топором он…
— Знаю.
И прыгнул в проем. Прыгнул с расчетом, чтобы проскочить до самой ванны. Это ему удалось. Там он мгновенно развернулся и сразу увидел отчетливый силуэт человека со вскинутой кверху рукой. Ни секунды не медля, Виктор бросился к нему, перехватил руку с топором.
— Не балуй, Загуменников, — посоветовал, — за такое ведь вышка, не меньше.
Бандит обмяк, прекратил сопротивление.
— Откуда фамилию знаете?
— Смотри ты, какие перемены: то подлюкой крестил, а тут на «вы» переключился.
Вывел преступника на площадку, повернул лицом к стене, обыскал. В кармане пиджака обнаружился небольшой складень, перепачканный кровью.
— За что человека пырнул?
— Вот вы с какого конца на нас вышли… Живой он?
— За что пырнул, спрашиваю?
— Так, глупость. По пьянке.
В сиплом голосе не было раскаяния. Виктор подумал: такой мог без раздумья ударить и топором. Спасибо старушенции — предупредила.
— Благодарю за помощь, — подмигнул ей дружески.
— Тебе спасибо: от этаких гостеньков избавил, — и спросила помедлив: — А Любку-тя… тоже забираешь?
— Вернется сейчас.
Хлопнула наружная дверь. Виктор сказал:
— Вон, легка на помине.
Но в подъезд вошел молодой мужчина с маленьким чемоданчиком в руках; из-под короткого пальто белели полы халата.
— «Скорая» прибыла, — определил Виктор и не удержался от упрека врачу: — Не очень-то вы спешили на вызов. Мы уже здесь, знаете, сколько?..
Посмотрел на часы и не поверил себе: с того момента, как они вошли с Иваном Андреевичем в подъезд, минуло лишь семь минут.
Стремянка от дежурки
Сообщение поступило в первом часу ночи: в 18-ю больницу, что в рабочем поселке Обской ГЭС, доставлен труп молодого мужчины, сбитого неизвестной автомашиной.
Виктора сообщение застало в пути: он ехал с КПП на служебном ГАЗ-69 в райотдел, чтобы сдать смену, а тут по рации это известие. Связался сразу с отделом, доложил, что отправляется на место происшествия, и погнал «газик» на левый берег.
Обширный двор 18-й больницы весь засажен деревьями, они покрылись уже листвой — май на исходе! — и, когда машина нырнула в зеленый туннель, Виктору стало даже не по себе от мысли, что смерть настигла человека в такую ночь, когда все в природе зовет к жизни, к радости. Нелепая, бессмысленная смерть под колесами автомашины…
Он подъехал к моргу — одноэтажному каменному домику в глубине двора. Неподалеку от входа громоздился пустой рейсовый автобус с тускло отсвечивавшими темными окнами. Зачем он здесь, было непонятно. Объехав его, Виктор с облегчением увидел возле самого крыльца милицейскую «Волгу». Значит, аппарат райотдела уже включился в расследование.
За те пять лет, что работает в милиции, Виктору уже приходилось навещать по разным поводам морги. Казалось бы, должен привыкнуть, однако всякий раз при входе в это помещение испытывал к нему чувство неприязни, словно именно оно было повинно во всех на свете смертях. И еще: к чувству неприязни примешивалась махонькая, но все же ощутимая крупинка робости перед тем неведомым, что содержит в себе смерть для всякого живого существа.