Лири, удерживая Хорригана сзади, с револьвером у шеи агента и маленьким пистолетиком в другой руке, локтем нажал кнопку двадцатого этажа. Лифт, состоящий теперь из беспорядочно и угрожающе торчащих из рамы стальной клетки каркаса стеклянных осколков, поднялся над вестибюлем и заскользил по стене в наружном мире вдоль огромной башни с мириадами зеркальных окон в ночном прохладном воздухе, и огни города раскрывались над ними, как драгоценные камни, сверкающие на черном бархате.
Неожиданно Лири освободил Хорригана и оттолкнул его в другой конец кабины, где агент, врезавшись в стальное перекрытие, чуть не вывалился наружу, устояв с огромным трудом. На счастье руки его оказались там, где не было стекол, пара дюймов в сторону, и он пропорол бы ладони до кости.
Ребром своей левой кисти Лири нажал кнопку «Стоп».
И лифт остановился.
Неприятный подъем еще более усилил боль в грудной клетке Хорригана. Он задыхался, каждый вдох отдавался нестерпимой мукой. Его лицо залил пот, а может, и слезы — он не был уверен.
Прямо напротив него, против еще одной полустены разбитой кабины их лифта Лири прижался спиной к стальному перекрытию. Его фрак был разорван, лицо залито потом и, возможно, слезами, но еще и кровью, хлещущей из раны. Тыльной стороной ладони свободной руки Лири стирал ее, пачкая пальцы кровью.
Он смотрел на Хорригана в упор.
Ветер насквозь продувал изрешеченную кабину, свистел в трещинах и раскачивал осколки стеклянных стен. Было ощущение, что ты приложил ухо к морской раковине и слушаешь ее шум, в который зачем-то врываются сирены полицейских машин и крики снизу.
Но все это было внизу, а здесь, наверху, на своей половине лифта, рядом с безумцем, направившим на него его собственный пистолет, Хорриган почувствовал неожиданное и странное облегчение.
Умиротворение.
Покой.
Затем он вздрогнул от боли, и Лири спросил его, кажется, с искренним сочувствием:
— Ты в порядке, Фрэнк?
Ему больно было говорить, и Хорриган вздрогнул, но ответил:
— Нет, идиот. Ты сломал мне к черту ребра.
Мягкая улыбка Лири, казалось, гармонировала с посвистыванием ветра. Стеклянные пластинки подрагивали, как льдинки.
— Все еще не потерял бодрости духа, Фрэнк? Надеюсь, ты готов сыграть последний раунд…
— Игра окончена, — ответил он. — Президент в безопасности.
— Но ты-то нет. Правда, Фрэнк?
Это был его собственный маленький мир в этой маленькой разбитой коробочке вселенной, зависшей над городом. Лири казался тоже успокоенным, расслабленным, домашним. С кривой усмешкой он привстал на колени и положил оружие кремового цвета, из которого он стрелял в президента, на усыпанный стеклом пол кабины. Примерно в футе от себя.
Затем, потянувшись в сторону Фрэнка, он положил револьвер 38 калибра тоже на пол, но примерно в футе от агента.
Оглянувшись назад, он указал на пистолет, словно приглашая Фрэнка взять его.
Хорриган смотрел на кремовую смертоносную игрушку.
— Ты сделал эту штуку? Никакого металла для детекторов, техника конструктора моделей?
Немного гордясь собой, Лири кивнул.
— А как же ты пронес мимо всех патроны?
Лири опять улыбнулся, засунул руку в карман фрачных брюк и кинул Хорригану цепочку с ключами с кроличьей лапкой. Тот поймал, осмотрел и, отвернув металлическую крышку, заглянул в пазы для пуль.
— Очень хитро.
— Спасибо, Фрэнк. Насколько я помню, я еще ни разу не получал комплимента от тебя. А как ты? Как ты узнал о Джеймсе Карни?
Уголком глаз Хорриган заметил двух снайперов лос-анджелесского полицейского отряда, занимающих позиции на соседней крыше. Ему нужно было отвлечь Лири, поэтому он начал рассказывать.
— Телефонный номер — Скеллум. Я провел сегодняшний день в Юго-Западном банке и нашел твой счет.
— A-а, прекрасная работа.
Хорриган поднял кроличью лапку:
— Большей частью — удача.
— Это важно, Фрэнк. Удача. Судьба. Рок.
— Ты случайно не запел, а? Меня немножко продуло здесь на верхотуре.
— А почему ты подумал, что Джеймс Карни окажется среди вкладчиков фонда?
Хорриган пожал плечами, хотя лучше бы он этого не делал, боль опять пронзила тело.
— Твое понимание иронии, Митч. Твоя любимая битловская песня. Ты скрылся среди друзей президента, не так ли?
Улыбка Лири была восхищенной, его тон теплым:
— Мы сыграли фантастическую игру, Фрэнк, кроме шуток. Не думаю, что кто-нибудь еще сможет понять нас так, как мы понимаем друг друга.
Теперь и Лири заметил снайперов боковым зрением, и повернулся к ним, и поднял обе руки, демонстрируя беззащитность.
— Умный ход, — заметил Хорриган. — Теперь они не выстрелят в тебя, по крайней мере, не сразу.
Все еще держа руки вверх, Лири ответил:
— Верно. Они думают, что я сдался.
— Они ошибаются, или нет?
— Ты же знаешь, Фрэнк. Ты же так хорошо меня знаешь.
Лири опустил руки и посмотрел на Хорригана. Он сказал:
— Ты боишься умереть, Фрэнк?
— Нет.
— Это достойно восхищения или грусти?
— Полагаю, и того и другого.
— Почему… Разве у тебя осталось хоть что-то, ради чего стоит жить, Фрэнк?
— Моя дочь.
— Ты так редко ее видишь.
Он подумал.
— Я люблю играть на пианино.
Лири покачал головой:
— Этого недостаточно.
— Откуда ты знаешь? Ты играл на пианино?
— Ты ее любишь, Фрэнк?