На лобном месте

Я не знаю, впрочем, ни одной талантливой книги, на которую не кидался бы в те годы овчаркой Алексей Сурков. Рвал в клочья писателей не за страх, а за совесть, мстил талантам за свое творческое бесплодие.

Неправленые, откровенные стенограммы 56-го года, с которыми мне в свое время удалось познакомиться, уж неоспоримо свидетельствуют о том, с кем мы имеем дело.

"У нас в русской литературе возникло очень деликатное явление, не возникающее ни в одной организации мира. Если взять московскую организацию, то в ней 40 с лишним процентов писателей, не русских по крови(!). При проверке выяснилось -- 21 процент. -- Г.С.). Тут в таких вещах, как литература, искусство, есть некоторые тонкости. Здесь не идет речь о расизме (!)... Это не для доклада, но эти вещи, о которых я хотел сказать и которые очень болезненно нами чувствуются..."

"Нами" -- это Хрущевым, разумеется: на чьей телеге едешь, того песни поешь...

"...У нас часто из-за этого положения выветривается русский национальный элемент в языке, в образном строе. И особенно это отражается в том обстоятельстве, что не русские по крови люди целиком занимаются переводами на русский язык в области поэзии... (Бедные Ахматова, Заболоцкий -- их-то за что?! -- Г.С.) Я не такой умный и разносторонний человек, чтобы все найти (?!), но я могу сказать, что чувствую...

... У нас есть много разговоров между людьми, -- продолжает Сурков, -что в США есть духовная жизнь, а у нас нет, хотя эти пошляки обывательские (?!) не знают, что в США отсюда и досюда есть границы более жесткие, чем у нас, что Говарда Фаста не запрещают, но ему создают такие условия существования, что его книги физически почти никто не читает". (Какой самобытный и образный язык у русского по крови. -- Г.С.)

Но особенно самобытен и народен Сурков, когда отталкивает Михаила Шолохова, претендента на его. Суркова, роль пустого сердца:

"... Нужно... чтобы партия литературе верила, что литература может быть хорошим помощником партии, а что это не собрание мертвых душ, что это не собрание хвастунов, и чья бы корова мычала, а Михаила Александровича молчала, так как он сам залез в казну на 300 тысяч целковых..."

Не от себя говорит Алексей Сурков -- это уж точно, коль грозится -- ни много ни мало! -- даже разогнать Союз писателей СССР, если он не утихнет.

"...Выступает Николай Б. и начинает Фадеева поносить и меня учить, как будто он в литературе Толстой, а я извозчик с Тверской улицы... Нам на следующем пленуме Союза писателей придется думать о том, как быть с Союзом писателей..."

Александр Твардовский назвал тогда Суркова гиеной в сиропе.IV Ненавидел его всю жизнь. Когда Твардовский умер, его семья просила Суркова не скорбеть над гробом...

Увы, все шло... по предсказанию покойного Юзовского. Выступал Сурков у гроба Твардовского. Протягивал к гробу свои белые пролетарские руки.

Несколько человек поднялись и вышли. Не вынес кощунства и Солженицын, сидевший в зале, возле вдовы Твардовского.

"...А вот вся почетная дюжина секретиариата вывалила на сцену. В почетном карауле те самые мертвообрюзгшие, кто с улюлюканьем травили его. Это давно у нас так, это с Пушкина; именно в руки недругов попадает умерший поэт. И расторопно распоряжаются телом, вывертываются в бойких речах"52.

Есть ли какая-либо закономерность в том, что правофланговыми карателей-автоматчиков неизменно становились то бывший поэт, то бездарные драматурги типа Софронова?..

Неужели власть даже и не пыталась опереться на таланты? Хватала тех, кто под рукой?

Ничего подобного! ЦК понимал, что бездарям никто не верит. Знал, в частности, что последователей Суркова в литинституте окрестили "сурковой массой"*.

И долгие годы искало мэтра, авторитет, талант, который помог бы набросить на литературу намордник...

Первый, кого после войны пытались приобщить к карателям, был... кто бы вы думали?.. Борис Пастернак. Это было вскоре после опубликования государственных пасквилей на Зощенко и Ахматову... В доме Пастернака появились тогда никому не известные вежливые мужчины с военной выправкой в штатском и от имени правительства попросили Бориса Леонидовича выступить против Анны Ахматовой, заклеймить позором ее "антинародную поэзию".

Борис Леонидович испуганно замахал руками:

-- Что вы?! Что вы?! Мы с ней друзья! Старые!.. -- Он еще долго что-то говорил, и тогда один из государственных мужей сказал, вставая, холодно и угрожающе:

Между прочим, ваши стихи тоже непонятны народу...

-- Правильно! Правильно! -- обрадованно вскричал Пастернак. -- Это еще ваш Троцкий говорил!..

Больше Пастернака не трогали. Передали заботу о нем... все тому же безотказному Алексею Суркову, который вскоре и выступил с разгромной статьей, уличая Пастернака в чужеродности и процитировав, для пущей убедительности, известные пастернаковские строки:

В кашне, ладонью заслонясь,

Сквозь фортку крикну детворе:

"Какое, милые, у нас

Тысячелетье на дворе?.."