На лоне природы

Н. А. Лейкинъ НА ЛОН ПРИРОДЫ ЮМОРИСТИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ ПОДГОРОДНОЙ ДЕРЕВЕНСКОЙ ДАЧНОЙ ЖИЗНИ

I

— Далеко, однако… хали, хали… говорила дама, выходя на станціи изъ позда на платформу.

— Что за далеко! Пятьдесятъ съ небольшимъ верстъ, отвчалъ ея мужъ. — За то ужъ тутъ будетъ настоящая дача. Это не то, что въ пригородныхъ мстахъ, гд-нибудь въ Лсномъ, въ Гражданк или даже въ Шувалов. Какая тамъ дача! Человкъ на человк сидитъ. Ни воздуху настоящаго… ничего… Въ Шувалов воздухъ-то еще хуже, чмъ въ Петербург въ Казанской или Пушкинской улиц, особливо въ средин лта. А тутъ ужъ прямо лоно природы.

— Такъ-то оно такъ, однако ты разсчитай проздъ. Вдь и проздъ дороже…

— Проздъ дороже, но за то помщеніе и жизнь дешевле… Тутъ вдь дачъ въ томъ смысл, какъ ты привыкла понимать, нтъ. Живутъ въ деревн, нанимаютъ у крестьянъ избы. Иванъ Васильевичъ въ прошломъ году платилъ за избу изъ трехъ комнатъ что-то сорокъ рублей съ дровами. При этомъ садикъ.

— Да неужели? удивилась жена.

— Изъ-за этого-то я тебя и привезъ посмотрть помщеніе въ здшнихъ мстахъ. Гд ты найдешь какую-нибудь дачу въ Лсномъ или Гражданк за сорокъ рублей, не говоря уже о Шувалов! Да и вообще здсь жизнь дешевле. Здсь нтъ ни разносчиковъ-торговцевъ, ни этихъ самыхъ акулъ-мужиковъ шуваловскихъ и парголовскихъ, старающихся содрать за бутылку поддльнаго молока пятіалтынный.

Они сошли съ платформы. У платформы сидли въ полуразвалившихся телжкахъ два мужика. Худыя, заморенныя лошаденки потряхивали бубенчиками.

— Не подвезти ли, ваша милость? послышалось предложеніе.

— Въ Капустино.

— Въ Капустино? Да что съ васъ взять-то? Рубликъ положьте.

— Что ты, что ты! Да вдь Капустино отъ станціи всего три версты.

— Мы, ваше благородіе, считаемъ четыре.

— Мало ли что вы считаете. Да хоть бы и четыре! Разв можно за четыре версты…

— За восемь гривенъ садитесь! крикнулъ краснорожій мужикъ.

— Чего ты лшій, цну-то сбиваешь! Анаема! Баринъ и рубль бы далъ… обругалъ его мужикъ съ подбитымъ глазомъ.

— Тридцать копекъ, посулилъ баринъ.

— Шагай пшкомъ.

— Грубіянъ!

Мужъ и жена тронулись въ путь. Грязь была непролазная. Приходилось проходить по узенькой протоптанной тропинк. Ноги скользили. Сдлавъ шаговъ тридцать, мужъ обернулся и крикнулъ:

— Сорокъ копекъ дамъ!

— Да вдь оттуда порожнемъ придется хать.

— Зачмъ порожнемъ? Мы обратно подемъ.

— А долго тамъ пробудете?

— Да дачу намъ посмотрть. Къ обратному позду насъ и привезешь.

— Такъ вдь это на четыре часа. Ну, полтора рубля положьте.

— Тьфу ты пропасть! Рубль…

— Не бери, Силантій, дешевле полутора рублей. Баринъ дастъ. Я цны сбивать не стану, ежели мн двугривенничекъ пожертвуешь, сказалъ мужику съ подбитымъ глазомъ краснорожій мужикъ.

— Ну, рубль съ четвертью.

— Дешевле не поду, отвчалъ мужикъ съ подбитымъ глазомъ и отвернулся.

Мужъ и жена стали шептаться.

— Надо дать, сказала жена. — Тутъ просто утонешь въ грязи. У меня хорошіе польскіе сапоги въ семь рублей. Что за радость ихъ испортить!

— Ну, давай, чортъ тебя дери! раздраженно крикнулъ мужъ.

— Пожалуйте сюда обратно. Мн нужно съ товарищемъ разсчитаться, а денегъ у меня нтъ.

— Зачмъ же мы къ теб по грязи обратно пойдемъ? Подъзжай сюда самъ.

— Понимаете, ваша милость, мн нужно ему двугривенный отдать, а ежели я къ вамъ поду, онъ можетъ подумать, что я и совсмъ уду, пояснялъ мужикъ съ подбитымъ глазомъ.

— Ну, да ладно. Подемъ вмст. Дйствительно, барын шагать грязно. Баринъ добрый, авось, за это мн пятачокъ на стаканчикъ пожертвуетъ, прибавилъ краснорожій мужикъ и, стегнувъ лошадь, похалъ вмст съ товарищемъ.

Мужъ и жена стали садиться въ телжку къ мужику съ подбитымъ глазомъ.

— Двугривенничекъ вы прежде вонъ товарищу позвольте, сказалъ тотъ. — Это ужъ за меня. А мн потомъ двугривеннаго не додадите.

Мужъ далъ. Краснорожій мужикъ подбросилъ двугривенный на рук.

— Четвертачекъ, баринъ, четвертачекъ. Еще пятачокъ къ этому прибавьте, проговорилъ онъ. — Это ужъ отъ себя.

— За что? Съ какой стати?

— Помилуйте, да за что же нибудь я къ вашей милости подъзжалъ. Вы мн пятачокъ на шкаликъ дадите, а мы за васъ Богу помолимся.

— Ничего я теб больше не дамъ, отрзалъ мужъ и сталъ подсаживать въ телжку жену.

Краснорожій мужикъ заругался:

— Экъ, сквалыжникъ! А еще баринъ. Нтъ, видно, не баринъ, а шушера изъ какихъ-нибудь бродягъ. Да и въ барыни-то себ такую же подобралъ.

— Молчи, мерзавецъ! крикнулъ мужъ.

— О, такъ сейчасъ и испугался! Такъ сейчасъ и замолчалъ! Много тутъ такой шентропы шляется. Шляпу надлъ, да и думаетъ, что онъ и баринъ.

— Вася! Да кликни ты городового. Вдь долженъ же быть тутъ гд-нибудь на станціи городовой!

— Какой же, милая, въ деревн городовой! Нтъ, ужъ надо такъ оставить, пренебречь, пробормоталъ мужъ, влзая въ телжку, и крикнулъ мужику съ подбитымъ глазомъ: — Пошелъ скорй!

Возница стегнулъ лошадь и похалъ. Краснорожій мужикъ не унимался. Онъ тоже халъ сзади и продолжалъ ругаться.