«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие

«Моему ученику, Сашке Харитонову, при его мамаше-портнихе я твердил и пророчил, что он скоро будет знаменитым русским художником! А мамаша обливалась слезами от смеха! А я ходил к нему на Смоленскую и делал свое дело. Я пробовал себя как фанатичного педагога – учителя и наставника. Сашка был для меня подопытным персонажем. Мне удалось выполнить поставленную задачу, когда я добился, чтобы он делал холсты на подрамниках около квадратного метра. Сашка, рядовой «алкаш», хам, и его равнодушие мучило меня. Я из всех сил носился с ним по знакомым, призывая купить его картины. Когда я никому не мог всучить их за десять, пятнадцать, тридцать, сорок рублей, я занимал деньги у Алпатова и даже у Чегодаева. И сам покупал эти картины. Около пятнадцати штук я у него купил. “Мальчик с вытянутой перед собой светящейся палочкой, со смычок длиною, конец ее светится, в карнавальном костюме идет по холмику, в полусумерках”. Сейчас ей цена тридцать тысяч. Я всюду, где только мог, посылал к нему слоняющихся без дела. К нему стали ходить, смотреть разные знакомые, пошли всякие слухи… Сашка работал с увлечением, а я его наставлял… А теперь хоть расшибись, а имя Харитонова входит в историю современного русского искусства».

(Из письма В.Я. Ситникова)

– Насчет штудий Харитонова я спорить не буду. Каждый сам для себя определяет, кто его учитель. Но то что Ситников с Харитоновым носился как с писанной торбой – это факт. Всегда его публично превозносил до небес. Сам слышал, причем не раз.

– Однако же, согласись, «Вася Ситников», он же: «Василь Якыч», «Вася», «Васька», «Васька-Фонарщик» и просто «Ситников», в андеграунде был фигурой заметной, у всех на слуху. Другой вопрос – почему он в конце концов на все и вся озлобился так? Что дома все опостылело, это, пожалуй, понятно, но он ведь и «новую жизнь» ни сердцем, ни душой не принял. Казалось, лелеял себе тихую мечту о надежном куске и вот, когда уже было вцепился в него зубами, то сразу же и выплюнул – всю прелесть заграничного бытия взял да и отторгнул, как чужеродный орган.

– Хм, это верно, – угрюмо согласился Немухин. – Поди, измерь глубь русской души! Ну кто ж его, этого самого духовного русского человека, разберет. Живет себе ни шатко ни валко, всем недоволен, собой тож, только и слышно: «Сколько во мне дурного, темного, грешного!» и, кажется, так заленился, что превратился в своем же доме в приживальщика.

такие заросли
и все равно
и в такие
инев такие
заросли
говна валивали
русские люди[38]

Вот таким манером целую Империю в одночасье загубили! А все якобы оттого, что прозрели и увидели: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно, и лайя».[39]

– Вот это вы правильно говорите, – сказал возникший опять возле нас Ситников. При этом смотрел он не на нас, а куда-то вбок. – Ведь все Америку догоняем, подлаживаемся, подлизываемся, завидуем… Нашли себе тоже райские кущи! Я про эту Америку всегда все точно знал и понимал, и поехал туда именно потому, что «так» и нужно было.

«Я затеял великое дело. Суть-то в том, чтобы я сам, при самой придирчивой оценке своего труда – не за короткие сроки, а за несколько лет, сам, а не кто-либо, со всею убедительностью видел – я чемпион мира!»

(Из письма В.Я. Ситникова)

– Именно там, в Америке, должны были увидеть, что я профессор всех профессоров! Да вот не вышло. Всюду срань одна – куда ни ткнись. Разве это жизнь? Это колыхание струй и душевредительство.

А сам подмигивает вполглаза, по-заговорщицки, и бочком, бочком, осторожненько так от нас отходит.