На маленькой планете

«Если пропустить автобус на восемнадцать тридцать, — рассуждал Роман, взглядывая на зыбистую поверхность реки, — следующий в Серпухов будет в девятнадцать двадцать. Приеду поздно, обещал в шесть часов».

Он шел по извилистому берегу; Ока, круто изгибаясь у тальника, шумно плескалась о берег, и брызги временами долетали до него.

Тропинка свернула в тальник. Он нырнул в духоту тальника, не успел пробежать его, как услышал крик.

— Помогите! — звал кто-то. — Спасите!

Кричали на реке. Но в всплесках, в бульканье воды голос слышался плохо: казалось, будто кричат и не кричат.

В тальнике пахло сыростью и распаренной лозой. Роман прислушался.

Глухо плескалась рядом река, да в Голтенях, его деревне, стоящей на взгорке, пробовали новый движок. Клубки мошек висели в воздухе вокруг него, и от них исходило еле уловимое зудение. А так было тихо.

Он чертыхнулся про себя, словно боясь нарушить тишину, оглянулся на деревню, прищурился на нее, золотистую в прозрачном, сквозном под вечер воздухе, с церковью в центре, с новыми домами, взбежавшими на пригорок, постоял и пошел, задыхаясь от духоты, и не заметил, как углубился в тальник, остановился и в этот момент опять услышал крик:

— Спаси-и-те!

Роман даже присел. У него взмокла спина. «Точно, — подумал он, — кричат. Только этого не хватало. Еле ушел с работы, а тут кричат». Он ринулся напрямик к реке, раздвигая кусты, ступая по хрупкой, трескающейся лозе.

Перед самой рекой тальник поредел, раздвинулся полянками, и вдруг обрезался гальчатым, высоким берегом, о который хлюпались мелкие волны. Здесь река расходилась широко, и вздутая ее стремнина сверкала чешуей бликов.

Никого не было. Роман сплюнул и торопливо зашагал по поскрипывающей гальке, думая, что крик ему показался; взглянув на часы, побежал по берегу, мимо тальника, а когда выскочил на тропинку, снова услышал крик и сразу же заприметил яркую, красную точку на середине реки, за ней, метрах в сорока, выныривающую в желтой шапочке голову. Голова показывалась на миг и исчезала в зыбистой волне.

От крика, оттого, что ему, Роману, придется лезть в воду сейчас, когда торопился и опаздывал, у него опять вспотела спина; он крепко выругался, вспомнив, что это третий случай, когда спасает тонувших, и уже начал торопливо расшнуровывать ботинки, дрыгая ногой и взглядывая на показавшуюся из воды голову. Теперь разглядел, что красный предмет — надувной матрас, с которого, видать, упал кричавший.

— Они отдыхают, а ты их спасай, — сказал он. — Ах, идиотики, ах, видите, какие они? Они купаются, отдыхают… — Он оглянулся, услыхав шум катера, а потом и увидел его, идущего вдоль берега к тонувшему, быстренько зашнуровал ботинки. «Ничего, — вздохнул облегченно Роман, — катер подберет. В следующий раз умнее будет».

Роман посомневался еще немного, решая, ждать ли, когда подберут тонувшего или бежать к автобусу, и нерешительно шагнул в сторону шоссе. «Вот так, — думал он, стуча ботинками по гальке, — пусть спасают другие. Обойдется. Выберется. От черти, тонут, приедут и тонут. Тут крутишься на стройке, как заводной. А они купаются, отдыхают. Какой народ, нарочно, что ли, они такие?» Так, распаляя себя неприязнью к кричавшему, думал Роман и почувствовал, что ему стало от этого легче, свободнее. Он разозлился на кричавшего так, что даже остановился, чувствуя, как устал от волнения, от негодования на тонувшего.

У реденьких кустиков тальника увидал платье, косынку и тапочки. «Женщина, однако», — отметил про себя. Но ему теперь было все равно. Он ощутил, как освободился от тяжести, которая вдруг повисла на его плечах, когда услышал крик.

За кустарником чернело шоссе, и на остановке никого не было. Он сел на скамейку.

Солнце садилось. Над шоссе и в начинавшемся возле лесу погустел, завозился воздух, вверху зарозовело небо, а летевший высоко самолет совсем был красный.

Вскоре показался автобус. В полупустом, душном автобусе, глядя в окно, Роман почти забыл о крике, о реке, обо всем.

День проходил. Окрест было розово от заходящего солнца; солнце будто упало прямо на шоссе и, роняя густой вишневый свет, катилось далеко впереди автобуса по аспидной стрелке дороги, а Роман думал о своем: приедет и скажет, что очень дешево можно купить старый ижевский мотор, вообразил собранную с Николаем машину, и его длинное, костистое лицо, отороченное рыжим пушком, все больше и больше озарялось довольством.

Он сошел на окраине Серпухова и направился к большому деревянному дому, обнесенному высоким забором. Николай был в погребе, расставлял банки с вареньем, которые подавала ему мать.

— Ромка, ты? — спросил тот из погреба. — Привет. Двести пятнадцать банок замордовали варенья! Куркули мы. Да?