Читаем На месте зеленой беседки полностью

Это с непривычки. После длительного поста, — засмеялся Кормилом и подмигнул Суворову.

'Гот тоже рассмеялся, разгадав нехитрый маневр: водка уже была добавлена в кружки. Только не знал, что далеко не в равных дозах.

Медленно потягивая пиво, Корнилов издали приступил к разговору, ради которого организовал встречу и разорился на водку.

Нижу, Юрка, весь колонистский заработок спустил на одежонку.

Весь, — чуть заплетающимся языком подтвердил тот.

И дурак. Кто теперь носит такие «шкеры»? Или те же «корочки*»? Моня бы спросил. Ведь знаешь, что в тряпках я толк понимаю. Хочешь, завтра будут джинсы?

Сколько?

Двести рэ. И то недорого. Фирма.

Не хочу.

Денег нет?

Нет.

С получки отдашь.

Не отдам, не хватит.

В рассрочку, как другу, уступлю.

Как тогда резинку? — напомнил Иванников.

Ну и злопамятный, черт, — натянуто засмеялся Семен. — Я ему новое дело толкую, а он вспоминает дела давно минувших дней.

С тобой у меня, Сенька, никаких дел быть не может. Заруби на носу.

Корнилов поднялся и пошел возвращать кружки.

Не связывайся с ним, Мишка. Я в свое время с джинсовой кепочки начал, а теперь, видишь, на целые джинсы подцепить хочет. Смотри не клюнь, пригрозил Юрий.

Подлитая в пиво водка сделала свое дело. Иванников положил руки под голову и уснул, чем тут же не преминул воспользоваться вернувшийся Корнилов.

— У тебя какой размер? — деловито спросил он Суворова.

— Сорок шестой, — ответил тот.

— Да, маловат.

Он выдержал паузу, затем мотнул головой:

— Но если очень хочешь, попробую.

— У меня денег таких нет. И не скоро будут: я ведь ученик.

— Твои подешевле устрою. За сто восемьдесят.

— Дорого.

— Но рассчитываться можно не только деньгами.

— А чем еще? — заинтересовался Миша.

— Часть деньгами отдашь, часть отработаешь.

— Что делать надо?

— Будешь вещички продавать. Я называю цену, десять процентов тебе. Комиссионные. Сумеешь дороже — разница твоя.

— Что за вещи?

— Джинсы, рубашки, вельветовые брюки, да мало ли что попадет.

— А откуда?

— Вот это уж, дорогой Мишенька, не твоего ума дело. Твоя забота — продать, моя — достать. И ты в мою кухню нос не суй. По рукам?

— По рукам-то по рукам, а не загремлю вместе с тобой?

— Со мной — нет. Будешь дураком — один сядешь. Спекуляция по Уголовному кодексу — это скупка и перепродажа. А ты о скупке и не кумекаешь. Давать буду одну-две вещи. Продавай по одной. Если попадешься, купил, мол, с рук, себе не подошло, за ту же цену и продаю. Какой с тебя спрос? Только на меня не выводи, себе хуже сделаешь. Я от всего отрекусь, товар дома не держу, так что с меня взятки гладки.

— Здорово, — засмеялся Миша. — Только как с таким умом ты подсел?

— Потому что с дураками связался, — зло сказал Корнилов, — и не своим делом занялся. А мое и раньше без копейки не оставляло.

Около пивного ларька остановилась машина «Спецмедслужбы». Увлеченные разговором, Корнилов и Суворов поздно заметили, что в их сторону направляются два милиционера.

Семен потянул Суворова:

— Дуем, не то влипнем.

— А как же он? Заберут.

— Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Быстрее.

Оставив Юрия, они скрылись за ближайшим домом.

Иванникова разбудили, присутствие милиции напугало. Он сразу протрезвел, непонимающе огляделся вокруг и сказал первое пришедшее в голову:

— Кажись, малость вздремнул.

— Да, — подтвердил сержант, крепко беря под руку, — и к тому же выбрали не совсем подходящее место.

— Я только пиво пил, — начал оправдываться Юрий и неожиданно увидел перед собой испуганное лицо Нади. Он помотал головой, отгоняя наваждение, и в это время на него обрушился град увесистых пощечин, сопровождаемых криком Ильиной:

Ах ты горе мое злосчастное. Сколько в рот не брал, а здесь нахлестался. Ну погоди, я тебе дома устрою!

Не только Иванников, но и милиционеры оторопели от такого натиска, а Валентина, не выпуская инициативу, подхватила Юру и повела по тротуару, продолжая честить на чем свет стоит.

Муж, — коротко объяснила милиционерам Надя.

Те, видя, что парень в надежных руках, твердо стоит на ногах и в их помощи не нуждается, вернулись к машине.

Как только Юрий, сопровождаемый девушками, завернул за угол, к ним подбежали наблюдавшие издали Корнилов с Суворовым.

Ну и молодчина ты, Валька, — восторженно начал Семен, по та, развернувшись, изо всей силы ударила его кулаком по лицу и обругала:

Гадом был, таким и остался.

Семен схватился за нос, достал из кармана платок и вытер просочившуюся между пальцами кровь.

За что? — закричал он на Ильину, но та снова замахнулась.

Если не дошло, могу добавить.

Миша пьяно ухмылялся, но Валентина и его не оставила в покое, схватив за шиворот, подняла, как следует встряхнула, и отвесила шлепок.

Сосунок, а туда же! Обязательно скажу матери, пусть отутюжит ремнем положенное место.

Приведя Юру к себе, она сбросила с антресолей старый матрац и подушку, кинула в прихожей прямо на пол.


…Проснулся Юра к вечеру и в темноте никак не мог сообразить, где он и с чего разламывается голова. Услышав из глубины квартиры девичий смех и голос Нади, догадался, что спал у Ильиной.

Перейти на страницу:

Все книги серии Зеленая беседка

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Мальчишник
Мальчишник

Новая книга свердловского писателя. Действие вошедших в нее повестей и рассказов развертывается в наши дни на Уральском Севере.Человек на Севере, жизнь и труд северян — одна из стержневых тем творчества свердловского писателя Владислава Николаева, автора книг «Свистящий ветер», «Маршальский жезл», «Две путины» и многих других. Верен он северной теме и в новой своей повести «Мальчишник», герои которой путешествуют по Полярному Уралу. Но это не только рассказ о летнем путешествии, о северной природе, это и повесть-воспоминание, повесть-раздумье умудренного жизнью человека о людских судьбах, о дне вчерашнем и дне сегодняшнем.На Уральском Севере происходит действие и других вошедших в книгу произведений — повести «Шестеро», рассказов «На реке» и «Пятиречье». Эти вещи ранее уже публиковались, но автор основательно поработал над ними, готовя к новому изданию.

Владислав Николаевич Николаев

Советская классическая проза