На месте зеленой беседки

— Да, да, — подтвердил тот. — Федор Васильевич Максименко собственной персоной, только сорок с лишним лет назад. А вот этот старик с усами во втором ряду — отец. Рядом с ним справа — три моих брата. Они погибли в один час в том бою, что и Сашко.

В комнату вошел Олег Викторович и тихо присел к столу.

— Расскажите про бой, — попросил Юра.

Он знал о нем. Но Николай Филиппович не упомянул Максименко, тот, похоже, избегает говорить об Архипове. На фотографиях же стоят по обе стороны от его деда, каждый говорит, что дружил с ним. Врозь, что ли? Были в одном бою, только двое уцелели. Почему ни слова друг о друге?

— Завод выделил нашему батальону батарею из двух семидесятишестимиллиметровых орудий. Только панорам не было. Наводили прямо через ствол. Наша семья составила один орудийный расчет, — начал рассказывать старик. — Отец еще в гражданскую был артиллеристом. Павел перед войной действительную отслужил в артиллерии. Когда батальон отходил к Оредежу, батарею оставили на высотке прикрыть дорогу танкам, а Сашко и Алик со своим пулеметом залегли по другую сторону дороги на кладбище.

— С ними был и дед Архипов, — вставил Юра.

— Не знаю, где он был, — грубо оборвал Максименко, и лицо покрылось красными пятнами. Внук положил руку ему на плечо, и он, успокоившись, продолжал:

— В первую атаку убило командира и комиссара. Не стало командира — не было и команд. Никто не кричал, как в кино: «Огонь!», не взмахивал театрально рукой. Каждое орудие само выбирало цель. Одному танку удалось зайти нам во фланг. Разворачивать орудие не было времени. Всё, думаем, крышка. Одного снаряда с такой позиции достаточно, чтобы от нас ничего не осталось. Вдруг, глядим, с другой стороны дороги бежит кто-то к танку. В открытую, во весь рост, спешит. Бросил гранату, танк загорелся. Обратно, смотрим, ползет, голову к земле прижимает. Сделал дело и теперь себя бережет. Правильно, думаю, умница. Заговорил «максим», прикрыл его.

— Кто это был? — спросил Юра, внимательно слушавший рассказ, в котором появились неизвестные ему детали.

— Не знаю, не разглядел. Или Сашко, или Алик.

«Почему дед об этом не говорил? — гадал Юра. — Ведь не мог не знать?»

А Федор Васильевич продолжал:

— Тут налетели самолеты. После бомбежки осталось одно орудие, братья погибли, кончились снаряды. Отец стер с лица то ли пот, то ли слезы, кивнул мне на второе перевернутое орудие. Понял: за снарядами посылает. Пополз — местность открытая, не встать. Что дальше было, не знаю. Очнулся уже в госпитале. Левой ноги нет.

— А как вы в госпиталь попали? — спросил Юра.

— Не знаю, без сознания был. Мы с Виктором, сыном моим, после войны три раза в те места ездили, но не мог вспомнить, где бой шел, не нашел могил ни своих, ни твоего деда.

— Чего, я чувствую, между вами и дедом Архиповым, а, Федор Васильевич? — спросил Юрий, не обращая внимания на предостерегающие жесты Олега Викторовича за спиной старика.

— Ничего, просто ничего, — устало ответил тот.

Этот вопрос не давал Юре покоя, и он затормошил Олега Викторовича, когда тот вышел его проводить.

— Толком я сам ничего не знаю, Юра. До войны они и твой дед дружили. А потом пробежала между ними черная кошка, и с тех пор знать друг друга не хотят.

— Обидно, — сказал Юра, останавливаясь на тротуаре. — Деда Архипова я полюбил. И ваш тоже, вижу, правильный старик.

— Ты вот что, Юра: не говори Николаю Филипповичу, что был у нас, — попросил Олег Викторович.

— Это еще почему?

— Ну ладно, скажи, только не распространяйся о встрече с моим стариком, не задавай вопросов. Оба болезненно друг на друга реагируют, а я дорожу Николаем Филипповичем. Что между ними произошло, не наше внучачье дело.

— Ладно, Олег Викторович, промолчу.

Но данного слова хватило ровно настолько, сколько потребовалось, чтобы дойти до квартиры Архипова.

Тот встретил Юру в легких спортивных брюках, майке, с паяльником в руке.

— Контакт в радиоприемнике барахлит, — пояснил он, обрадовавшись приходу Юры. — Проходи в комнату, я сейчас — чуть приберусь на кухне, чайку поставлю.

— Чаю не хочу, — отказался Иванников. — Я только что от Максименко, обедал у них, с Федором Васильевичем познакомился.

Николай Филиппович долго не появлялся, а когда наконец вошел в комнату, шаркая по полу тапками, Юру испугало его посеревшее лицо.

— И что он тебе говорил? — спросил старик, с трудом подходя к столу, за которым сидел гость. — Ты ведь, вижу, с вопросами пришел, не просто проведать.

Юрий смутился.

— Почему ты не все рассказал о том бое?

— Я рассказывал все, что имело отношение к твоему деду.

— Что между тобой и Федором Васильевичем?

— Он тебе говорил?

— Нет.

— Ну так если два старика не хотят, чтобы кто-то третий лез в их отношения, мне кажется…

Николай Филиппович говорил медленно, после каждого слова останавливался передохнуть.

Понял, деда, — тихо сказал Юра. — Не буду.

Каждый человек, по мне, должен знать свой род. Особенно если им гордиться следует. Ты не очень-то раньше интересовался своей родословной, поэтому я рассказал тебе о последних минутах деда. Захочешь — расскажу все, что сам знаю о его жизни.