Авангард правой колонны, перестроившись в боевой порядок, продолжал свое движение и только у сахарного завода у Санников попал под сильный ружейный огонь. Охватив завод с обеих сторон, полк залег в ожидании подхода мортирной батареи, которая затем, безнаказанно заняв открытую позицию, обстреляла завод и выбила из его построек немцев (батальон ландштурмистов), оставивших в наших руках пленных, убитых и раненых своих.
В это же самое время одному из взводов мортирной батареи приказано было сбить поднявшийся в Осмолине привязной воздушный шар, что и было с успехом исполнено; на другой день в Осмолине мы видим остатки сгоревшего шара.
Левая колонна выдвинула на позицию Финляндский артиллерийский дивизион, открывший огонь по тяжелой немецкой батарее и по пехоте, занимавшей опушку леса впереди Осмолина; принудила неприятельскую батарею к молчанию, а пехоту – к отходу, нанеся ей большие потери. Поздно вечером, уже в темноте, обнаружено было, что находившееся на правом фланге фронта правой колонны село Лясек занято противником; направленная туда рота Молодечненского полка атаковала это село и захватила в нем 70 человек ландштурмистов с фельдфебелем, но без офицеров. При опросе их оказалось, что во всем этом районе действуют только ландштурменные части с несколькими батареями.
Фельдфебель бранил своего «оберста»[172]
за неумелое управление, а все жаловались на то, что по законам ландштурмисты во время войны призываются для гарнизонной службы внутри государства, а их неправильно выдвинули за границу и заставляют принимать участие в полевом бою.О поспешном отходе от Осмолина немцев свидетельствовали окопы их тяжелой батареи, в которых было оставлено много снарядов большого калибра.
В довершение всего фельдшер 169-го пехотного полка привел в Осмолин несколько немецких фургонов, нагруженных тяжело раненными немцами, вероятно, думая отличиться, но получил от меня нагоняй.
В общем, сведения Кавказской кавалерийской дивизии о наступлении в этот район значительных сил противника были неправильными.
Штаб корпуса расположился в непосредственной близости от железнодорожной станции Пнево, штаб 43-й пехотной дивизии – у сахарного завода в версте к югу от Жихлина.
Таким образом, II корпус оказался в промежутке между V Сибирским корпусом 1-й армии у Влацлавска[176]
и правым флангом у Згержа[177] 2-й армии, причем эти промежутки и вправо и влево от нас достигали каждый до 40 верст и делали наше положение довольно интересным: мы одинаково нужны были командующему 1-й армией генералу Ренненкампфу и командующему 2-й армией генералу Шейдеману. Штаб фронта колебался, кому из них нас подчинить, и, уступая просьбам то того, то другого, передавал нас то генералу Ренненкампфу, то генералу Шейдеману. Был даже один такой день, когда мы подчинялись им обоим и от обоих получили приказы. Но в конце концов, к нашему большому огорчению, мы остались за генералом Ренненкампфом, под командой которого II корпус уже испил горькую чашу в Восточной Пруссии в боях у Мазурских озер и успел хорошо узнать этого бездарного генерала.Окруженные со всех сторон нашей армейской кавалерией (вправо от нас – 2-й гвардейской кавалерийской дивизией под командой великого князя Бориса Владимировича[178]
, имевшего штаб свой в Красневице), впереди в направлении Избица – Кола Кавказскую кавалерийскую дивизию под командой, насколько помнится, генерал-лейтенанта Шарпантье и в направлении на Турек и Калиш конный корпус генерал-лейтенанта Новикова, – мы считали себя вполне обеспеченными от внезапного появления противника и предались отдохновению и созерцанию деятельности кавалерии. Установив, конечно, телефонную связь со штабом своего корпуса в Кутно и штабом V Сибирского корпуса во Влацлавске.