На мой взгляд: размышления в темноте

После потери зрения лет десять ушло у меня на адаптацию к новому социально-психологическому состоянию. Учился в серафимовичской и саратовской школах-интернатах для слепых детей. Серафимович был тогда тихим зеленым городком. Может быть, потому в нем размещалось много детских учреждений: какой-то санаторий, детский дом, школа-интернат, школа для умственно отсталых детей и наша школа. Помню, вначале очень удивился и даже обрадовался большому количеству товарищей по несчастью. Постороннему человеку трудно представить себе реальную жизнь незрячих детей. Ведь стоит хотя бы на минуту закрыть глаза, как тотчас возникает ощущение острого дискомфорта. Но это впечатление обманчиво. Конечно, слепые дети разнятся и по темпераменту и по дополнительным заболеваниям. Кому-то хочется больше посидеть, кому-то подвигаться, одни поспокойнее, другие побойчее. Порой идущие натыкаются друг на друга. Хорошо, если встречные одного роста, тогда ударяются лбами. Искры из глаз, правда, не сыплются, но шишки вздуваются и обвинения вспыхивают, но не надолго. Каждый понимает, что такие «встречи» неизбежны. Хуже, когда встречный лоб приходится тебе на уровне рта — крепко достается губам.

Хорошо сказывается на развитии слепого ребенка общение со сверстниками, у которых сохранилось остаточное зрение. Мы их называли «полузрячими». Бывало, излазаешь с ними все пришкольные хозпостройки, все заборы. Во время прогулок карабкаешься по крутым склонам оврагов. Порой и сорвешься — дело обычное. Иной раз погонишься за полузрячим товарищем, ориентируясь на звук убегающих шагов. Некстати на пути возникает либо стул, либо стол, а то и дверной косяк. Естественно, ушибешься, рассечешь ногу или голову. Больно, конечно, но к таким ситуациям ты внутренне постоянно готов, поэтому воспринимаешь их в порядке вещей. Многих пугает вид крови. Ты же ее не видишь, так что для тебя этот фактор вообще снимается.

У полузрячих ребят свои приключения. Как-то одному озорнику пришло в голову шлепнуть другого галошей пониже спины. Пострадавший вырвал галошу и понесся по коридору в погоню за обидчиком. Быстро нагнал и удачно припечатал по тому же месту. Вдруг оборачивается завуч и говорит: «А сильнее не можешь?» — «Ой, Михаил Михайлович, извините, это вы? А я думал…...» Так что не зря в спецшколах учителям и воспитателям положена надбавка к зарплате. Несмотря на довольно строгий распорядок дня, нам удавалось контактировать с нашими сверстниками из детского дома и школы-интерната. Думаю, польза от этих общений была обоюдная. Для нас это и расширение круга общения, и получение информации о детской субкультуре, и просто ощущение того, что рядом в большом мире идет большая жизнь. Зрячие дети на нашем примере узнавали о жестокой стороне жизни, учились состраданию, яснее осознавали собственные возможности.

Однажды в городском Доме пионеров мне пришлось выступать на вечере, посвященном композитору П. И. Чайковскому. Я сыграл на баяне «Танец маленьких лебедей» из балета «Лебединое озеро» и «Песенку без слов». Мой товарищ, который привел меня на концерт, находился в зрительном зале и слышал, как воспитательница детского дома во время моего выступления вполголоса говорила детям: «Вот он не видит, а сумел научиться играть и подготовиться к концерту. Человек все сможет при желании, а представляете, сколько можете сделать вы, здоровые и сильные!» Я не знаю, как восприняли эти слова дети, но момент для воспитательного воздействия, по-моему, был выбран удачно. Много лет спустя мне пришлось и самому оказаться в роли той воспитательницы. Я тогда учился в Ленинградском педагогическом институте, и меня несколько раз приглашали в госпиталь побеседовать с ребятами, ставшими инвалидами в Афганистане. Старался подбодрить их, убедить, что с потерей зрения, рук или ног жизнь не заканчивается. Кстати сказать, при общении с этими парнями у меня сложилось впечатление, что в большинстве случаев стрессовые ситуации легче переживали те молодые люди, которые прежде общались с инвалидами или хотя бы наблюдали их со стороны. Мне кажется, здоровый человек, встречаясь с инвалидом, вольно или невольно мысленно примеряет к себе несчастье и это откладывается где-то в глубине сознания. А при надобности, когда человек сам оказывается в экстремальной ситуации, эта «примерка» становится своеобразным буфером, смягчающим удар судьбы.