На Молдаванке музыка играет: Новые очерки о блатных и уличных песнях

Колонистами-поселенцами становились выходцы из рабочих и крестьян, осуждённые за бытовые преступления. Из осуждённых по уголовным статьям «вольную» получали лишь те, кто мог вызвать в район колонизации членов семьи. Таким образом, блатные лишались такой льготы: они не могли, согласно своим законам, обзаводиться семьёй и поддерживать родственные связи.

А вот по отношению к «социально близким» чекисты, напротив, повели себя круто — без особых церемоний создавали из блатарей так называемые РУРы (роты усиленного режима). РУРы были изолированы от основной массы заключённых и состояли исключительно из уголовников. Штрафной паёк, холодные шалаши и палатки. Хочешь — вкалывай. Не хочешь — подыхай. Работаешь — из РУРа переведут в обычную бригаду. Но даже и там уркам приходилось жить в тех же условиях, что и остальным зэкам. Грабили работяг? Да. Но и с тех взять можно было в основном часть пайка. А что тот паёк? На строительстве тракта Чибью-Крутая (тяжёлые работы) при выполнении нормы зэк получал в день 1 кг чёрного хлеба (вернее, должен был получать). На остальных работах — 600–800 г. При невыполнении норм — 300–400 г. В штрафном изоляторе — 200 г. В ежедневный рацион буровиков входило 75 г крупы и 11 г жира. Прочим рабочим — 60 г крупы и 8 г жира. Месячная норма мяса — 2 кг. Мясо — только солонина, которая чаще всего заменялась рыбой. Из овощей — турнепс, редко — кислая капуста. Ни сливочного, ни растительного масла, ни молочных продуктов заключённым не полагалось. О посылках и передачах тоже можно было не мечтать.

И уголовники не выдержали: пошли работать наравне с «мужиками», а нередко — опережая их! Впоследствии это повторится и в военном, и в послевоенном ГУЛАГе. По свидетельствам многих зэков, воры, оказавшись в условиях, когда приходится выбирать между работой и «доходиловкой», то есть медленной смертью, выбирали работу — и «пахали» так, что пар из ушей шёл.

Сборник «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина» — книга откровенно заказная и пропагандистская, однако из неё можно почерпнуть немало интересного. Вот отрывок о слёте «тридцатипятников»:

«Высокий парень в бушлате подходит к столу:

— Мы — бурильщики Телекинских скал. Скалы у нас такие, что буры ломаются. Ничего — берём. Коллектив наш насквозь шпанский — ничего твёрже сахара не грызли…

Губатого сменяет пожилой человек в потрёпанном красноармейском шлеме:

— Привет ударному слёту от коллектива “Перерождение”! В нашем коллективе почти все — бывшие токаря по хлебу, слесаря по карману. Приехали в эту трущобу — панихиду запели: пропадём на камнях. Но потом взялись за ум. Дорог наделали. Бараков настроили. Трудновато приходится, но ведь мы никогда не работали…»

Это не выдумка. Изучение организации работ на Беломорканале подтверждает, что существовало много бригад исключительно из уголовников, и жуликам приходилось махать кайлом не меньше других. Вот только — «перековывались» ли? На этот счет есть большие сомнения. Появлялись они и среди участников «слёта ударников», описанного в беломорской «библии». Для сравнения приведём рассказ об этом «историческом форуме» бывшего каналоармейца Ивана Солоневича: «Корзун… торжественно пожимает руки “лучшим из лучших” и представляет их публике: вот Иванов, бывший вор… создал образцовую бригаду… перевыполнил норму на… процентов, вовлёк в перевоспитание столько-то своих товарищей… Публика аплодирует, в задних рядах весело посмеиваются… “Лучшие из лучших” горделиво кланяются публике, выходят на трибуну и повествуют о своей “перековке”. Какой-то парень цыганистого вида говорит на великолепном одесском жаргоне, как он воровал, убивал, нюхал кокаин, червонцы подделывал и как он теперь, на великой стройке социалистического отечества, понял, что… ну, и так далее. Хорошо поёт, собака, убедительно поёт. Уж на что я стреляный воробей, а и у меня возникает сомнение: чёрт его знает, может быть, и в самом деле перековался».

Однако сомневался Солоневич не зря. На следующий день выяснились подробности, которые не вошли в фолиант о Беломорканале. Иван Лукьянович зашёл в редакцию многотиражной газеты «Перековка» и застал там лёгкую панику:

«К редакторскому столу подошёл какой-то из редакционных лоботрясов и спросил Смирнова (редактора “Перековки”. — А.С.):

— Ну так что же мы с этими ударниками будем делать?

— Чёрт его знает… Придётся всё снять с номера и отложить.

— А в чём дело? — спросил я…

— Тут, понимаете, прямо хоть разорвись… Эти сволочные ударники, которых вчера в клубе чествовали, так они прямо со слёта, ночью, разграбили торгсин…

— Ага, понимаю, словом — перековались?

— Абсолютно. Часть перепилась, так их поймали. А кое-кто захватил валюту и — смылись… Теперь же такое дело: у нас ихние исповеди набраны, статьи, портреты и всё такое. Чёрт его знает — то ли пускать, то ли не пускать. А спросить некого…

Я посмотрел на “главного редактора” не без удивления…