На мостике чувствовалось дыхание моря. Оно заставляло торосистые поля и крупные льдины разговаривать между собой то громко, то совсем тихо. Сейчас со всех сторон, словно шелест векового бора, доносился приглушенный шум. Резких звуков, треска и скрипения сходящихся, ломающих друг друга льдов не было слышно. Луна приближалась к южной части горизонта, заставляя морские воды развести, раздвинуть льды. Луна у мореплавателей не фонарь для влюбленных, она выполняет тяжелую и порой очень нужную работу.
Отлив был в полной силе. По белому снежному полотну тянулись, словно чернильные потоки, разводья и узкие трещины. Начинался рассвет. Густые синие тени покрывали ледяные поля и гряды торосов. Но вот заалела на востоке яркая полоска, на снегу загорелось отражение восходящего солнца.
Опять протяжные гудки. Теперь они говорили, что работа возобновляется.
Часа через два мы вышли в Никодимский раздел. Двигались в нем медленно, но без остановок, мили по четыре в час. Я смотрел с мостика, как «Красин», вспарывая ледяные поля, уверенно прокладывает путь конвою.
— Константин Сергеевич, радиограмма. Воздух!
На этот раз сообщили: группа самолетов летит в направления на восток. Примерил на карте, получается, что курс как раз к нашему каравану.
— Боевая тревога!
Зазвенели колокола громкого боя. Корабль ожил. Захлопали двери, застучали по трапам и палубам ноги многих людей. Через минуту моряки заняли места у пушек и пулеметов.
Среди сверкающих на солнце заснеженных льдов трудно укрыться транспортам и ледоколам. Опять начиналось сжатие. Транспорты едва ползли во льдах.
Я подумал, что во время воздушной атаки капитаны по привычке попытаются менять курсы, будут пробиваться в тяжелых льдах, повредят корпус и останутся без лопастей… Не лучше ли принять бой с остановленными машинами?
Поколебавшись (да простят меня морские стратеги!), я дал команду:
— Всем судам остановиться! Застопорить машины. Пять длинных гудков.
Пароходы повторили сигналы, остановились.
На мостике появился лейтенант Девис и встал возле меня с записной книжкой.
— Вижу самолет, идет на нас, — раздался голос сигнальщика с левого крыла мостика. — Много самолетов, — поспешно добавил он.
Вражеские бомбардировщики. Они летели на высоте около тысячи метров. На транспортах и ледоколах пушки повернулись в их сторону.
— Вижу двадцать самолетов… Двадцать пять самолетов… — кричали сигнальщики.
Воздушная эскадра быстро приближалась. Низкий прерывистый гул врывался в уши.
— Огонь по самолетам противника!
Взвился кодовый флаг на мачте ледокола. В то же мгновение раздались выстрелы. Автоматических пушек и крупнокалиберных пулеметов на «Красине» было много. Не хуже были вооружены и другие ледоколы. И на свои транспорты американцы не пожалели вооружения. Ансамбль был хороший, и завеса из огня получилась плотная. Выстрелы гремели непрерывно, со все возрастающей силой.
Это была первая в моей жизни прямая схватка с врагом. Здесь все было не так, как в Архангельске во время бомбардировок. Но сейчас я не думал, что мне на голову упадет бомба. Единственная мысль — уничтожить прорвавшегося к нам врага.
Так думали все мои товарищи. Их меткая, дружная стрельба решала судьбу сражения.
— Хорошо, что во льду торпеду не пошлешь, — пробормотал Марков. — А морячки неплохо бьют!
Не все бомбардировщики решались идти на сильный заградительный огонь, многие стали сбрасывать свой смертоносный груз в море. Справа, слева, спереди поднимались столбы из обломков льда и воды. В грохоте множества пушек и пулеметов бомбы взрывались почти неслышно.
Одна вражеская машина задымилась и пошла в сторону острова Моржовец. Остальные тоже не выдержали, рассыпались и повернули обратно.
— Прекратить огонь!
Пушки затихли. Только транспорт номер четыре еще несколько минут стрелял. Увлеклись американцы и не заметили нашего сигнала.
Атака отбита. Сбит фашистский самолет. В суда ни одного попадания. Никто не убит, не ранен. Правда, у нас на «Красине» одному матросу-заряжающему повредило затвором руку. Но не страшно, через неделю все пройдет.
Дальше пошли ходко. В одном месте застряли на 3 часа, но потом двигались все светлое время суток. Скоро конец плаванию. Граница нашей деятельности — линия, проведенная на карте от мыса Святой Нос до мыса Канин Нос. За мысом Орловским, где кончились льды, заметили серые корпуса военных кораблей. Они примут у нас транспорты и поведут их дальше. «Красин» вышел на кромку льдов и остановился. На мачте мы традиционно просигналили флагами: «Счастливого плавания». И каждый пароход, проходящий мимо, поднимал сигнал: «Благодарю за отличную проводку».
У кромки стояли кроме военных кораблей четыре транспорта, два под английским и два под американским флагом.
Лейтенант Девис получил приказ и номера для подошедших судов. Мы вскоре вошли во льды. На этот раз конвой построили так. За «Красиным» — два американских транспорта, за ними — «Микоян», потом два англичанина, а последним — «Адмирал Лазарев».
На Северодвинск мы пришли без каких-либо происшествий, без единой ледовой отметины на бортах союзных транспортов.