На морских дорогах

Я, наверно, застонал. Боцман накрыл меня своим ватником. Как положили в шлюпку — не помню. Очнулся на чьих-то коленях. Видел, как «Сибиряков» тонул, уходил носом в воду. Флаг был сбит с гафеля, но кто-то поднял его на корме30.

Позже мне рассказывали, что когда с мостика передали в машину: «Капитан убит», старший механик Бочурко поднялся к себе в каюту, выпил бутылку водки и пошел открыть кингстон. Он утонул вместе с судном.

Кингстон открыли, когда уже не осталось никакой надежды спасти пароход, уйти от врага…

«Катер!» — услышал я чей-то голос в нашей шлюпке. Это шел катер с крейсера.

Потом голос боцмана Павловского: «Не говорите, что капитан с нами».

Вспоминаю, как лежал на носилках на палубе рейдера и нас, сибиряковцев, снимали киноаппаратами. От боли я надолго потерял сознание. Когда открыл глаза — темнота. Спрашиваю: «Кто здесь есть?» — «Командир, это я, Сараев». — «Где мы?» — «В плену, на борту крейсера». — Сараев тяжко застонал. Потом я увидел себя на операционном столе.

Нас разделили, раненых поместили отдельно, здоровых — отдельно. Обслуживал нас, раненых, матрос Котлов. На третьи сутки плена он рассказал мне об обстреле крейсером порта Диксон.

«Нас разбудил грохот над головами, — говорил Котлов. — Палуба вздрагивала от сильных ударов. В нашем отсеке появился офицер и два матроса. Согнали нас в кучку и долго держали под дулами автоматов. Один снаряд разорвался на палубе прямо над нами. Офицер сказал, что они ведут бой с „английской эскадрой“. Как только стрельба прекратилась, крейсер дал полный ход, мы ощущали скорость по вибрации…»

Много лет спустя я читал скупые строчки донесения командира «Шеера», и перед моими глазами снова возникла героическая драма…

Несмотря на совершенно очевидное неравенство сил, наш пароход ответил огнем своих 76-миллиметровых пушек.

«Шеер» стрелял обеими башнями из 280-миллиметровых пушек. Всего он сделал 27 выстрелов. «Сибиряков» получил четыре прямых попадания, загорелся, остановился и стал тонуть, продолжая стрелять.

Крейсер спустил шлюпки и вылавливал в воде оставшихся в живых. Некоторые сопротивлялись и тонули.

Все это написано в отчете врага. Даже враг отдал дань мужеству команды советского корабля…

Под вечер 25 августа 1942 года радиостанция острова Диксон сообщила командирам всех кораблей в Карском море, что в районе побережья Харитона Лаптева действует крейсер противника. Это была как раз та радиограмма Минеева, которую в 16 часов того же дня получил капитан «Красина» М. Г. Марков.

Станция на Диксоне упорно вызывала и «Сибирякова», но тот ответить уже не мог: его радиорубка вышла в бою из строя тремя часами раньше-После потопления «Сибирякова» нужно было ждать новых действий вражеского крейсера. Куда он пойдет? На северо-восток, к проливу Вилькицкого, или в иное место? Над караваном транспортов и сопровождающими его ледоколами нависла грозная опасность31.

Я представляю себе состояние тех, кто там находился. Мне рассказывали потом, что ледоколы и транспорты упорно пробивались во льдах, стараясь разрушить пробку, преграждавшую путь к морю Лаптевых.

Через несколько часов после гибели «А. Сибирякова» радиостанция на мысе Челюскин передала открытым текстом: «Вижу дым на горизонте».

На всех судах радисты затаили дыхание. Да и мы в штабе тоже.

«Вижу мачты неизвестного корабля», — продолжал Челюскин.

Однако тревога оказалась ложной. То был корабль «Георгий Седов». Он тоже получил приказание уходить к проливу Вилькицкого и молча спешил выполнить приказ.

Перед лицом опасности все пароходы, даже совсем не приспособленные к работе во льдах, вели себя почти как ледоколы. Под дружными усилиями лед наконец не выдержал, и дорога на восток открылась. 28 августа красинский караван вышел на чистую воду. К нему примкнул и «Седов». В штабе царило ликование…

Но что же с сибиряковцами? Нас очень беспокоила их судьба.

27 августа нагрянула другая беда. Рано утром меня разбудили дежурные радисты — телеграмма Папанину из Диксона. А. И. Минеев радировал о нападении «Адмирала Шеера». Помню, радиограмма была на целую страницу. Ареф Иванович подробно описывал события. Закончил так: «Немцы высаживают десант. Прощай, Ваня. Минеев».

Немного удивившись необычному обращению к Папанину, я тут же выехал с донесением к нему домой. Едва проснувшийся, Иван Дмитриевич долго вчитывался в телеграмму.

— Ну вот, дождались! Нашкодит нам еще фашист. А кто виноват? Константин Сергеевич, а что это Минеев: «Прощай, Ваня»… Что это с ним? Ну ладно, пойдем к командующему. — Папанин быстро надел китель, и мы поехали по улицам спящего города на набережную Ленина в штаб БВФ.

Забегая вперед, скажу, что Минеев не писал последних слов, удививших и Папанина. Их приписал радист Диксона для своего друга, нашего старшего радиста Ивана Прокопьевича Евтеева, и он должен был их из текста изъять. Но Евтеева в тот момент не оказалось на месте…

Командующий флотилией вице-адмирал Степанов тоже провел бессонную ночь за столом. Прочитав телеграмму, он воспринял ее довольно хладнокровно.