На морских дорогах

Полыхали дома. По пути встречалось много народа. Люди катили детские коляски, тележки, груженные домашним скарбом. На освещенные пожарами улицы, на мирных жителей продолжали падать бомбы.

Моей «эмке» приходилось объезжать горящие бревна и груды кирпичей от разрушенных дымовых труб.

На Поморской тоже пылали дома, рядом с гостиницей и напротив нее. Но сама гостиница была цела, только все стекла окон вышибло взрывами.

Я приободрил своих и снова поехал в штаб.

Отбой дали во втором часу ночи. В нападении на город участвовали восемьдесят бомбардировщиков. Фашисты налетали волнами, в несколько заходов.

Грозное испытание закончилось. Архангелогородцы мужественно встретили опасность.

Первые самолеты сбрасывали в основном зажигательные бомбы. Когда подожгли город, стали обрушивать фугаски. Население смело тушило пожары, были погашены сотни зажигалок. Даже школьники, рискуя жизнью, спасли не один дом.

Находившиеся в городе иностранные моряки мужественно и бесстрашно участвовали в борьбе с пожарами.

Двадцать пятого августа докатились до нас сведения о событиях, происшедших в море. В шесть утра меня поднял на ноги звонок из штаба. Подошла машина, и я отправился на Петроградский проспект.

Дежурный диспетчер подал радиограмму. На ней стоял тотчас, когда ледокол «Красин» принял с мыса Желания посланные в эфир слова о нападении неприятеля, о пожаре, о подводной лодке…

Пока мы гадали, кто обстрелял станцию, — еще радио: полярники мыса Желания вооружились и готовы дать отпор врагу.

Сложив в портфель эти и другие скопившиеся за ночь телеграммы, я поехал к Папанину.

После моего доклада Иван Дмитриевич вызвал по правительственному проводу прямой связи Москву, А. И. Микояна.

Папанин сообщил Анастасу Ивановичу об обстреле полярной станции на мысе Желания. Сказал, что такая же участь постигнет Диксон, и очень просил оставить там пушки, привезенные в сентябре 1941 года.

Иван Дмитриевич был, как никогда, возбужден. Положив трубку, он сказал с довольным видом:

— Микоян обещал поддерживать мою просьбу.

В вестибюле я встретил К. К. Кострова, заведующего отделом водного транспорта обкома партии:

— Сейчас Огородников говорил со Сталиным, — отвел меня в сторону Костров, — доложил ему о ночной бомбежке. Сталин сказал так: «Да, товарищ Огородников, досталось вам, ставка Гитлера сообщила, что город Архангельск и порт сожжены». Товарищ Сталин обещал усилить нашу зенитную артиллерию.

Действительно, очень скоро по решению ГКО в Архангельск был переброшен полк зенитчиков.

В Арктике 25 августа события не закончились разбойничьим рейдом на мыс Желания.

Около 2 часов дня радиостанция Главсевморпути перехватила телеграмму капитана «Сибирякова» А. А. Качаравы. Она состояла из отрывочных фраз: «Вижу большой неизвестный корабль… Запрашивает, кто мы, куда следуем. На мой вопрос о названии, национальности корабля ответил: „Сисияма“… приказывает прекратить работу рации… обстреливает нас, открываю огонь… имею попадание радиорубку, огонь, горим…»

На этом радиограмма обрывалась.

Папанин забил тревогу. Вечером он был поставлен в известность, что все меры для поиска и уничтожения вражеского рейдера приняты. Посланы самолеты и подводные лодки. А кораблям экспедиции особого назначения, находящимся, правда, еще в море Лаптевых, отдан приказ: при обнаружении фашистского корабля атаковать его и уничтожить.

Вскоре после августовских событий Наркомморфлот, Управление Главсевморпути и Архангельский областной комитет партии одновременно поставили перед правительством и военным командованием вопрос о неудовлетворительном прикрытии транспортных судов в восточной части Баренцева моря и в Карском море.

Глава восьмая ОПАСНАЯ НАВИГАЦИЯ В ВЫСОКИХ ШИРОТАХ

Анатолия Алексеевича Качараву я знал с давних пор. Когда-то мы вместе сидели за одной партой судоводительского класса Владивостокского мореходного училища и прокладывали курсы на учебной карте.

Когда я прочитал отрывочные фразы телеграммы с ледокольного парохода «А. Сибиряков», воспринял обстановку особенно остро. Места, где происходили события, мне были хорошо знакомы. Лед, туманы и безлюдные каменные острова. На пароходе я тоже бывал неоднократно и знал его во всех подробностях.

Представлял себе и зловещий силуэт фашистского рейдера. Координаты, которые радисты «Сибирякова» сумели передать на Диксон, мне еще не были известны, но указан остров Белухи. Я открыл лоцию.

Остров Белухи… Длина по параллели 0,5 мили и ширина 0,3 мили. Высокий, из скал серого гранита, берега обрывистые, особенно в южной части. На востоке крутизна склонов несколько смягчается. На высшей точке острова стоит знак — деревянная, четырехгранная пирамида с визирным шестом и раскосинами, обшитыми со всех сторон досками. Хорошо помню этот одинокий знак. Когда приходилось определять место в море после плавания в тумане, я радовался ему…

Несколько лет спустя, уже после войны, когда Анатолий Алексеевич вернулся из плена, я встретился с ним и записал его рассказ. Теперь привожу те записи, подновленные сравнительно недавней беседой: