На морских дорогах

Мы тщательно готовились к рейсу. Судно покрасили в мутно-белый цвет, трудноразличимый в тумане. Вооружили нас хорошо: на корме четырехдюймовая пушка, крупнокалиберные пулеметы, устройство для сбрасывания глубинных бомб. Словом, были готовы ко всем случайностям… Погода благоприятствовала, все время шли в тумане. Утром 19 августа подошли к самому опасному месту.

– Медвежий?

– Точно, но мы севернее. «Горячий коридор» оказался горячим и для нас. Справа пересекла курс подводная лодка. Объявили тревогу, пулеметы ударили по лодке – она поспешно погрузилась. Хотели таранить, но лодка успела уйти в глубину.

– Так и отстала?

– Нет. Через несколько минут матрос Ефремов закричал: «Бурун от лодки слева по носу». Мы взяли бурун на прицел пушки, а вскоре рассмотрели и саму лодку. Дали выстрел, сбросили глубинную бомбу.

Сергей Васильевич вынул пачку ароматных сигарет. Мы закурили.

– Услышали глухой подводный взрыв, – затянувшись, продолжал Куницкий, – и возликовали. Но времени терять не стали. Я проложил курс на северо-восток, поближе ко льдам.

– Вы сообщили о потоплении лодки?

– Да, Константин Сергеевич, я был в штабе флотилии… Но в рейсе нам дальше не повезло. В ночь на 20 августа впередсмотрящие заметили в тумане белую полосу. Помню, кто-то сказал: «Вот и до льда дошли». Однако это был не лед, а берег. Я дал полный назад, но было уже поздно. Удар корпусом, плотно сели на рифы. У вражеского берега! По радио просить помощь не могли, боялись, фашист услышит. Но откуда здесь мель? Я терялся в догадках. Карта у нас была вроде исправная, английская корректура 1941 года, лоция тоже последнего выпуска. Однако берег острова Надежды (а это оказался он) показан неправильно.

Я остановил Сергея Васильевича, достал карту района Шпицбергена, недавно изданную Гидрографическим управлением. Нашли место аварии.

– Ну а дальше как?

– Еще хуже. К полудню туман рассеялся, мы на темном фоне скалистого берега – белое пятно, особенно заметное с самолета. Решили обследовать остров: вдруг придется оставить судно под фашистскими бомбами? Я забыл сказать, что на борту у нас находилась взрывчатка.

– Немаловажное обстоятельство.

– Вот именно. В разведку пошли мой помощник Иванов, Гончар и краснофлотец Сироткин. Они на шлюпке искали вдоль берега подходящее место для высадки. Такое место нашлось, но, когда стали подходить к берегу, шлюпку разбило прибоем, люди едва выбрались на землю.

Обратно на судно разведчикам пришлось возвращаться вплавь. А водичка здесь… Стали заводить якоря. А тут появилась зыбь, бьет о рифы. 22 августа дали машине ход и помогали лебедками тянуться к якорям. Сколько потратили сил и нервов, пока снялись наконец… К вечеру привели судно в порядок и двинулись дальше. Скажу прямо: не думал, что люди могут вынести такое. Двое суток непрерывно без сна и отдыха, в воде, на холоде.

Утром 25 августа приняли радиограмму с мыса Желания. На них напали.

– «Горим, горим. Огонь, много огня», – подсказал я на память первую радиограмму станции с Желания.

– Да, да. Ну, я севернее, севернее, обходил опасность. Еще перехватили радиограмму: «Сибиряков» сообщал о фашистском корабле. Я решил не заходить на Диксон, а следовать к проливу Вилькицкого.

29 августа прошел пролив. Когда оказался на безопасной воде, сообщил по радио, что «Беломорканал» жив, здоров. 3 сентября был в бухте Кожевникова, а одиннадцатого – устье Яны. Принял в Тикси уголь и рыбу и снова вышел на запад от новоземельского пролива в сопровождении конвоя. 28 октября – докладываю вам. Ну, вы знаете, что и Косьянчук на «Энгельсе» дошел до дому.

Сергей Васильевич посетовал на общие трудности длительных плаваний:

– Год в море. Ничего не знаем о семьях – как они? Живы ли, здоровы? Это действует на экипаж. Помогите людям хоть сейчас связаться со своими.

Я обещал сделать все, что возможно.

Одиночные плавания в войну очень опасны. Транспорты, идущие караваном, находятся под защитой военных кораблей. В конвоях начеку служба обнаружения противника, воздушного и подводного. Даже если потопят пароход, есть спасательные суда.

В одиночку надеяться не на кого. Если сообщить о беде по радио, по твоим координатам вражеский самолет или подводная лодка может уничтожить и тебя, и того, кто устремится к тебе на помощь… Не раз так бывало.

Не случайно одиночные плавания в северных водах допускались лишь в крайнем случае. Война была таким крайним случаем. И пароходы-одиночки, рискуя всем, тоже вносили свой вклад в победу. Вслед за нашими в одиночное плавание пошли и союзные транспорты.

Глава двенадцатая. Пароход «Декабрист» и первый лед на Двине

Днем четвертого ноября радист парохода «Декабрист» Борис Щербаков отстучал в эфир «SOS»:

«12 часов 45 минут. Торпедированы в широте 75°30', долгота 27°30'… Кто слышит меня, отвечайте».

Радиостанция Диксон приняла сигнал бедствия и повторяла его для всех судов в полярных водах.

Еще несколько часов слышали голос парохода: «Крен увеличивается… в машине вода»… «Левые котлы потушены. Медленно погружаемся, крен увеличивается».