«На Москву». Из истории белой борьбы

Сами агенты Петроградской Казны находились в колебании. Кроме генерала Врангеля существовал ведь еще «центр» российской власти – Совещание Послов, – более спокойный и более подходящий к обстановке. Пока решался вопрос, к какому центру примкнуть, создалось психологическое состояние «в двойном подданстве». Это не содействовало быстроте и успешности операции. К тому же усвоенный многими взгляд на вывезенные государственные ценности, что «сохранение» их на чужбине должно быть вместе с тем источником существования «охраняющих», – заставлял кое-кого задуматься над «целесообразностью» и «законностью» этой меры.

В местную колонию проникли слухи и толки. Не лишен интереса факт, что кое-кем из местных беженцев был поднят вопрос о том, что если продажа совершится, то в первую очередь должны быть удовлетворены «катаррские» беженцы. Разгорелись чисто местные «локальные» аппетиты. Вид увозимых ценностей был настолько нестерпим, что даже не имевшие ни вкладов, ни закладов в Ссудной Казне чувствовали, что увозят их личное достояние. В «конфиденциальной и экстренно срочной» записке Русскому Комитету в Белграде, посланной, чтобы не перехватили иудеи, по пяти адресам, некто г. Ножин, который вследствие «недомогания нервно-переутомленного сердца» не мог прибыть в Белград и ограничился только упомянутой запиской, рисует таинственную и страшную картину того, что происходит в Катарро. Автор пишет, что он уже неоднократно обращал внимание видных русских и сербских деятелей на то, что Ссудная Казна – это «еврейское гнездышко» – является «советским передаточным пунктом». «Надо командировать полицейского с надежными наручниками». Факты, указываемые в записке, все сводятся к обвинению в «скрытом иудействе». Самый неоспоримый факт преступлений, по заявлению автора, о котором он говорит со священным трепетом (который, кажется, никак нельзя связать с «еврейством»), состоял в том, что к «возглавляющему Ссудную Казну г-ну Бензелю, поздним вечером, когда уже стемнело, прибыл из Дубровника на автомобиле милостивейший государь, полковник Военно-Судебного Ведомства, хорошо известный одному из наших г.г. сенаторов, производившему в Крыму дознание по делу г. Батюшина, – военный юрист Ре- или Рязанов. Прибывший о чем-то долго и весьма секретно совещался с Бензелем и умчался на автомобиле обратно в Дубровник. Рейс автомобиля туда и обратно – не менее 2000 динар».

Так росли фантастические слухи и сплетни.

* * *

Конечно, такое дело не могло укрыться от зорких глаз врагов армии.

В «Последних Новостях» от 22 июля 1922 г. под крупным заголовком «По примеру красных» сообщалось, что «чиновники генерала Врангеля распродают казну». «Местная русская колония, – сообщалось далее, – чрезвычайно взволнована распродажей частной собственности. Утверждают, что часть серебра, большое количество серебряной монеты и процентные бумаги на сотни миллионов рублей уже распроданы. Указывают, что 5 июля отправлены 20 больших ящиков с содержимым Ссудной Казны».

Большевистская сменовеховская газета «Накануне» встала на защиту «буржуев». В статье «Священная собственность» 28 июля 1922 г. она писала: «Упакована часть имущества, ценностью в несколько десятков миллионов золотых рублей, в двадцать ящиков, увезли их и… продали голландцам, американцам и французам. А деньги – пошли, конечно, „в распоряжение главнокомандующего“. Местная русская колония, среди которых было немало собственников увозимых ценностей, протестовала, возмущалась, слала телеграммы, но ей сказали: „Цыц! А не то – сами знаете… Здесь вам – не Россия“. Так зарабатывают генералы деньги при помощи такого же беззастенчивого грабежа обывателей, к которому они привыкли во время гражданской войны».

Под влиянием агитации и жалоб сербское правительство взяло катаррский склад под свою охрану и ответственность; все же задуманная операция была проведена – и в Казне оставались только вклады и на хранение, не подлежащие продаже по постановлению Русского Совета. Но злобная клевета не переставала сопутствовать этому имуществу, купленному «ценой крови». Передавали о колоссальных суммах, вырученных за серебро. Считали, что эти миллиарды должны быть розданы «беженцам».

А в моменты политических схваток вынимали из своего арсенала уже забытое «катаррское серебро». Представитель «Блюстителя Престола» Великого Князя Кирилла Владимировича, А. Столыпин, в резкой и оскорбительной статье, направленной против генерала Врангеля, на столбцах кирилловской газеты «Вера и Верность» вспомнил о катаррском серебре уже 1 октября 1923 г. В этой статье он писал: «…потом разыгралась история с серебром Ссудной Казны в Катарро, вызвавшая меры пресечения со стороны сербского правительства и толкуемая различно. Одни одобряют поступок Врангеля, иные резко осуждают, но достаточно хотя бы упомянуть тот факт, что одна крупная политическая организация, принужденная переписываться условными названиями, заменила фамилию Врангеля наименованием „Сереброва“ в своей корреспонденции, чтобы уяснить, насколько иные действия колеблют репутацию государственных людей».