На нарах с Дядей Сэмом

В моей голове пульсировала кровь, отбивая такты «Венгерского танца № 5» композитора Брамса. Что будет, то будет. Whatever will be, will be…

– Чем могу помочь? – на редкость дружелюбно спросил меня Центр Внимания.

Игра в торжество исправительной демократии продолжалась. Ходоки у Ленина, ни больше ни меньше.

Я сбивчиво принялся за свою печальную историю об операции в Нью-Йорке, многомесячных попытках получить консультацию у «ухо-горло-носа» в Форте-Фикс и коварных предраковых папилломах.

Не обращая накакого внимания на тянувшего голову взбешенного коменданта и его грозную свиту, готовых по-мойдодыровски проглотить меня и растоптать.

Прямо на месте.

Что именно было сказано, я не мог вспомнить уже через несколько минут. Отважный проситель выдал наболевшую скороговорку на одном дыхании. Как тему «Моя семья» на экзамене по иностранному языку. На полном автомате.

Зная, что в тот момент его придирчиво рассматривали несколько сотен циничных арестантских глаз, чиновник из Вашингтона вошел в роль. Он благодушно закивал и начал изображать из себя «слугу царя, отца солдатам». Даже не генерала, а по крайней мере – любимого народом фельдмаршала Кутузова накануне Бородинской битвы…

И тут…

… И тут Их Сиятельство совершили что-то уже совсем запредельное. Выходящее за все возможные рамки и правила. Напрочь позабытое за время отсидки. Во-первых, благодетель пообещал немедленно разобраться в моей ситуации. На следующий же день! Во время инспекции медицинской службы.

– I see, I see… We`ll take care of you… I promise![709] – успокоил он неугомонного жалобщика.

А во-вторых, самый человечный человек пожал мне руку! У всех на глазах! Как равному!

Повторяю: пожал мне руку!!!

Вот уж воистину прав был жополиз Молчалин[710]: «Мы покровительство находим, где не метим».

…В очередь за макаронами я не вернулся, а нервной походкой поспешил к себе в камеру, чтобы прийти в себя и подготовиться на случай очередной ссылки в карцер.

Дать ценные указания соседям – что делать с ценной шконкой, ценным матрасом, а также прочими тюремными «ценностями». Отдать Робингудскому на хранение рукопись книги. Срочно дозвониться до Гали и Миши, объяснить ситуацию и предупредить, что визиты в карцере – только на один час и только раз в месяц. Отправить в редакцию свежеезаконченную главу. Написать пару писем. Подготовить кое-какие документы в свою защиту. Успокоить домашних…

…В «дырку» на этот раз я не попал. Месть была бы чересчур явной, наверное. Особенно для «протеже» Ревизора.

Не знаю…

…Через неделю после аудиенции в тюремной столовой федерального заключенного № 24972-050 переодели в рыжий безразмерный комбинезон, заковали по рукам и ногам и под усиленной охраной вывезли на злополучную консультацию.

Последующие перебрехивания и мини-баталии с Системой, за исключением большого сражения за «Тюремный роман», давались мне меньшей кровью. Максимум – уровнем «Региона», петицией «ВР-10». Хотя проигрыши имели место быть (кто бы сомневался), но мне казалось (вот она, вера в лучшее), что форт-фиксовские начальники поняли, с кем имеют дело.

Я не мог ждать милостей.

Ни от природы, ни уж тем более от Federal Bureau of Prisons.

Глава 49 «Бобльные дни» Льва Трахтенбарга

Несмотря на то что похожей фразой мне уже доводилось начинать пару глав «Тюремных хроник», позволю себе повториться.

Поскольку нижеследующее случалось со мной часто, практически все свободное от работы-спорта-писанины время.

Итак…

…Я сидел за столом в полупустой тюремной библиотеке и читал «Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина. Вернее, перечитывал, как и другую классику, регулярно получаемую с воли.

Давным-давно написанный роман – через девять лет после отмены крепостного права – поразил меня наисовременнейшим языком. Если в трудах Федора Михалыча, Николай Василича, Иван Сергеича, Антон Палыча и прочих упомянутых всуе матерых человечищах все-таки чувствовалось «дыхание времени», то книга Михал Евграфьича читалась так, будто была написана вчера. Наверное, я бы не удивился, увидев в ней слово «компьютер» или «мобильный телефон»: «Сидящий в бричке Иудушка Головлев одной рукой набивал текст эсэмэски на своей новенькой «Нокии», а другой подгонял тройку к придорожному трактиру».

Кстати, наипопулярнейшее словосочетание «места не столь отдаленные» ввел в великий и могучий именно Салтыков-Щедрин. Описывая сибирскую каторгу, куда он отправил отбывать срок одного из героев романа.

Подсевший на пятирик филолог моментально делал стойку на ключевое слово «тюрьма» и его синонимы. Как та знаменитая свинья, везде находящая себе грязь.

…Итак, я сидел за столом в полупустой тюремной библиотеке. В дверь тихо постучали и попросили разрешения войти. На пороге стояли два подтянутых офицера охраны:

– Заключенный Трахтенберг, вы не заняты? Следуйте за нами, пожалуйста.

Я допил свой кофе и вышел вслед за ними. Настроение было приподнятым.

Ууупс… Извените за ашипки… Чушь спорол… Мозгами поехал… Е…нулся от долгого сидения.

На самом деле все было совсем, совсем не так…