На небесном дне

под Той Горой засиживает кресла-с —

с пером в руке и склянкою чернил.

ПЕРОМ В РУКЕ И СКЛЯНКОЮ ЧЕРНИЛ

я этот мир к бумаге прицепил,

но ничего не изменил, как прежде.

Не понял даже, что такое Я.

Кто я? Бытописатель бытия

или пижон в простроченной одежде?

Иль этот сумасшедший городской,

свое би-би бубнящий день-деньской?

Или калека, врущий что попало?

Или Пожарник, жаждущий тушить

любой пожар – чтоб славу заслужить?

Иль просто землемер земного шара?

Как будто все они – и есть я сам.

Мой голос подчинён их голосам,

мои слова – их чувствам бессловесным.

И если уж не я, то кто тогда

им крикнет вслед, что горе не беда, —

с каким-то умиленьем неуместным.

Я вскормлен ими был и вспоен был.

Отвергнут ими был, что их любил

не просто так – взаимности во имя.

Немыми был приучен говорить,

глухими – звуки чудные ловить,

присмотрен был старухами слепыми.

Комментарий

Кубик Рубика был самой популярной головоломкой начала восьмидесятых, когда эта поэма писалась. Автору захотелось так же, как головоломку, цвет в цвет сложить судьбы людей, которых время и обстоятельства свели в одном кубике двора. Но для этого ему понадобились не только персонажи собственного детства и ранней юности, но и герои рассказов его рано ушедшего друга Анатолия Берладина, замечательного театрального режиссёра-экспериментатора, создавшего когда-то в Тольятти экс-театр (и «бывший» – по «достаниславским» законам, и экспериментальный).

Об этом театре автору подробнее и горячей горячего Берладина (глазища горели, густые чёрные с сединой волосы развевались) рассказывал Ролан Быков. С ним автор познакомился в Москве, в компании Юрия Щекочихина, который напечатал его (автора) первые стихи в легендарном «Алом парусе» «Комсомолки» – во второй раз с предисловием Бориса Слуцкого.

Отношения с Быковым сложились так, что автора однажды осенило позвонить Ролану Антоновичу и пригласить того в родной (для автора) Ижевск на выступления. Быков согласился. Автор уговорил местный обком комсомола (!) оплатить – впрочем, весьма скромно – приезд в город великого актёра и режиссёра.

А после выступлений Ролан Антонович пришёл на квартиру автора, чтобы отметить завершение гастролей и познакомиться с ижевской творческой молодежью в лице её лучших представителей – в том числе снова встретиться с Толей Берладиным, который тогда играл в Русском драмтеатре им. Короленко. (На автора тогда очень обиделся – и справедливо! – отец, что его не познакомили с любимым актёром).

Пивший в то время из крепких напитков только квас с хреном, Ролан Антоныч весь вечер и половину ночи травил байки. Все восторженно слушали. А в три утра встал вопрос доставки великого актёра в гостиницу.

Машин ни у кого из компании тогда не было и быть не могло. Автор стал вызывать такси. Когда он, дозвонившись, довольный, положил трубку, повисла пауза, все на него удивлённо смотрели. Наконец кто-то объяснил: «Ты сказал, куда ехать, а откуда – не удосужился!» Автор бросился снова набирать номер такси – занято, занято…

Вдруг раздался звонок в дверь – на пороге стоял очень вежливый таксист…

При чём тут «Кубик Рубика»? Ну, во-первых, он про то самое время, когда Сталина уже не было, но «всё время приходили уличкомы», лозунг «Болтун – находка для шпиона!» оставался одним из самых главных, а слово из трёх букв КГБ мелькало в разговорах чаще, чем другое популярное слово из трёх букв. А во-вторых, рассказанные в те вечер-ночь Быковым истории из его харьковского детства тоже, как и берладинские, несомненно, повлияли на автора во время сложения «Кубика Рубика».

Но вот «уже написан Вертер». Надо публиковать. Редактор местной молодёжки поэт Герасим Иванцов придумал под это дело литературное приложение к газете и в первый же его номер поставил «Кубик…».

Это была большая ошибка. Цензура не только сняла поэму с гениальными выводами на полях: «Аллегория какая-то», «Пародия на советский образ жизни», – но и запретила всё приложение.

Однако «Кубик» был уже свёрстан и частично напечатан. Выяснилось, что он понравился тогдашнему ответсеку молодёжки и тот, изъяв из типографии имевшиеся оттиски, распространил их по Ижевску. А это – страшное дело – самиздат!

Собрали по этому поводу бюро обкома партии. Автора на него не вызвали, достоверно зная от стукачей, что он к распространению своего произведения отношения не имел. Ответсека (звали его Владимир Скворцов) выгнали из газеты. Литературное приложение окончательно и, как выяснилось потом, навсегда закрыли.

А позже автор уже в Москве, в ЦДЛ, отдал рукопись поэмы Евгению Евтушенко, с которым был в то время едва знаком. Ну, чтоб узнать его мнение. На следующий день раздался звонок от Евгения Александровича. Он не только сказал хорошие слова про это произведение, но и, оказывается, уже написал к нему предисловие. С которым, был уверен, «Кубик» с радостью опубликует любой литературный журнал. Прежде всего советовал отдать в «Юность».

Но это были не шестидесятые годы – а 1982-й, потом 1983-й. И ни один журнал не решился на публикацию, несмотря на предисловие знаменитого поэта.