На небо сразу не попасть

Сегодня вечером на Главный вокзал трамваями Красного Креста привезли много раненых и больных немцев. Все они заросшие, исхудалые, у многих из них руки и ноги в гипсе. Машинисты[46] говорят, что теперь их будет с каждым разом всё больше, потому что русские перестали отступать и начали бить. Раненых свозят без перерыва от сумерек до 4 часов утра. В эту ночь не спал, потому что всех нас, работников DRK,[47] привлекли помогать при их переноске на перроны вокзала. Вдвоём брали под руки раненого, а третий брал его рюкзак либо чемодан, и заносили на вокзальную лестницу — тут отдыхали минуту и поднимались на перрон.

Николай не смог поднять больного солдата и опустил его на землю. Один из жандармов, присутствующих при транспортировке больных, ударил за это Николая в лицо. Тогда раненый послал проклятье жандарму. Когда жандарм начал сыпать проклятьями в ответ, солдат посоветовал ему, чтобы снял с шеи жандармскую бляху и шёл на русский фронт.

В течение той ночи заработал несколько килограммов хлеба, немного масла, зубной пасты и пару обуви.

9 февраля

Женщина, которая содержит на Главном вокзале общественный туалет, прячет у себя русского офицера без документов и его жену. Перед нами этого не скрывает и не раз просила табака для этого офицера. Сказала мне, что скоро вывезет этих двоих к своей семье в село. В лесах недалеко от деревеньки есть партизаны, к которым офицер с женой хотят пробраться.

Сегодня украинский полицейский ударил маму за то, что она хотела подать кусок хлеба еврейке, которую везли в Белжец. Когда я вернулся домой, она оборачивала руку мокрыми компрессами. Юлик сказал маме, что её когда-нибудь за это застрелят и мы не будем даже знать, где её уложат.

В доме чертовски холодно, если не топим печку. Мама заботится о добыче топлива, но у неё не всегда получается. На протяжении последних дней мне не удалось стянуть ни угля, ни дров, и в квартире было холодней, чем на улице.

11 февраля

За небольшое количество угля хотят золотые или серебряные часы. Люди уже сожгли много заборов и посрезали вокруг домов декоративные деревья. Разбирают даже веранды. Железнодорожники говорят, что этой зимы немцы в России не выдержат. Раненых привозят с каждым разом всё больше, и у многих из них отморожены руки, ноги, животы и лица. Их стало уже столько, что от нас вывозят товарными поездами, в которых ставят железные печурки.

17 февраля

Зима в этом году очень суровая, и многие люди не верят, что переживут её. Полиция на рогатках[48] всё суровее обыскивает селян, привозящих продовольствие. Немцы перестали нянчиться с украинским населением, и если поймают крестьянина с салом, то бьют его независимо от того, какой он национальности.

21 февраля

Возле фабрики Рукера[49] на Замарстынове немцы расстреляли двух молодых священников за то, что они пытались провести из города в стоящий неподалёку монастырь две еврейские семьи. Тела этих священников отдали людям, которые завезли трупы на кладбище в Голоско.[50] Немцы объявили, что, в случаях оказания помощи евреям со стороны священников, полиция будет жечь костёлы, в которых эти священники проводят службу.

Вечером в том месте, где расстреляли священников, отслужили молебен, в котором приняли участие поляки и украинцы.

28 февраля

Сегодня опять застрелили монаха, который под сутаной проносил продовольствие и деньги в еврейский квартал. Шуповец потребовал остановиться, но монах побежал, и тогда он выпустил очередь из автомата. Полиция не хотела выдать труп полякам, а только велела, чтобы евреи похоронили его на территории своего квартала. С той поры полиция стреляет в каждого, кто по первому приказанию не останавливается для обыска.

1 марта

Возле самого дома DRK лежат на подстилках и спят венгерские солдаты. Они все грязные, запылённые и заросшие. Их стянули во Львов с русского фронта, где они воевали в венгерской армии против русских. Украинцы, работающие в DRK, говорят, что эти венгерские солдаты являются по происхождению евреями[51] и после изъятия у них оружия и обмундирования они поедут на смерть в Бельжец.[52]

7 марта

Сегодня прицепился к нам какой-то маленький мальчик и попросил, чтобы мы его взяли на заработки. Мы пошли на перрон к итальянскому эшелону который тут задержался по дороге на фронт. Солдаты ехали в товарняках, в которых были установлены железные печурки. Поскольку сегодня было трудно заработать, то Николай и тот новый свистнули у итальянских солдат целый набитый рюкзак. Кто-то из солдат заметил это и погнался за парнями. Отобрал у них рюкзак и сообщил об этом случае в итальянскую жандармерию.

Приехали на двух машинах и сильно на нас кричали, но никого не задержали. Потом всю нашу компанию отвезли в комендатуру итальянской полевой жандармерии, которая размещается на пересечении улиц Сикстуской и Леона Сапеги.[53]

Не нашлось итальянца, владеющего польским, поэтому переводили с польского и итальянского на немецкий язык.