На неведомых тропинках. По исчезающим следам

— Цена не для тебя. За полученную силу ответят другие. За силу рода, род и расплатиться, — от улыбки вокруг карих глаз собрались морщинки, — Артефакт вытянет силу из будущего. Из потомков. Из детей. Как думаешь, почему я такой? Чем в свое время воспользовался отец?

— Дети? — внутри что-то дрогнуло, — Артефакт заберет силу детей и передаст нам?

— Посмотри на это иначе — совсем не обязательно их заводить.

— Ну а если… — я запнулась, — Ты уверен, что у тебя нет детей?

— Ну, — Влад усмехнулся, — Почти.

И именно увидев эту усмешку, я приняла решение.

— Твой отец сказал, что человеку артефакт не поможет.

— Он не знает наверняка, — Влад приобнял меня за плечи, как старого друга, и все это, потому что я человек, посторонний незнакомый, но человек, — Ты в деле?

— Да, — коснувшись влажной куртки, я разжала ладонь, и камешек скатился в широкий карман охотника, — Будь уверен. Только вот…

— Что?

— Твой прадед — кузнец, грозил нам песками, и о нехороших ночах говорил. Я мало что поняла, прости, но оставаться совершенно не хочется.

— Брось, плохие ночи не так часты, как квохчут старики. Да они опасны для людей, — я подняла брови, — Но не бойся, отец предупредит, всегда меня предупреждает, а я тебя, — мужчина достал телефон, — Диктуй номер.

Я продиктовала. Теперь мы могли предостеречь друг друга, или завести в ловушку.

Ночь я провела в кафе, ловя на себе усталые, удивленные или плотоядные взгляды водителей. Выпила литра два чая и десять раз сбегала в туалет. Получила три неприличных, два льстивых и одно непонятное предложений.

Ни Мартына, ни Пашки так и не дождалась, звонки на мобильники проходили, но трубку мои спутники брать отказывались. Девушку за стойкой бара сменила полноватая женщина с синими волосами, я купила горячий бутерброд с неизвестным мясом, и от меня отстали еще на пару часов.

К тому времени как над лежащими на горизонте горами поднялось красное солнце, я поняла — никто не придет. Осталось решить, что делать дальше. Целитель и змея могли, как выслеживать Влада, так и сидеть в подвале у его отца. В этом случае я ему не завидовала.

Выбор невелик: слоняться по Подгорному или исчезнуть, третьего, как говорится, не дано. Единственное место, куда можно пойти, лежало в паре часов ходьбы на запад.

Допив очередную, не помню, какую по счету, порцию чая, я встала, пригладила высохшие волосы и вышла. Из трактира. Из Подгорного. Из стёжки. Из восточных пределов.

Дождь кончился ночью, под скупым утренним солнцем земля просыхала медленно и неохотно. Не скрываемая больше завесой дождя Вепрева Пустошь выглядела неприветливо, особенно по сравнению с Подгорным. Черные, какие-то подгнившие дома, лужи, грязь и пустота. Тут праздных прохожих не бывает, а все свои на учете.

От напряженных взглядов горела кожа. Это и имела виду явидь, когда просила не шататься в одиночку. Я словно вернулась назад во времени в свой первый час на стёжке, первый день, первую неделю, в то время, когда каждая прожитая минута казалась достижением.

Тетка с замотанной красным платком башкой и колючими глазами огрызнулась, но все же указала мне на дом измененного. На дом, в котором он когда-то жил. Раз еда сама идет к столу, мешать ей у нас не принято.

На выгнутых досках крыльца влага собралась в лужицы, в которых плавали размокшие ветки, ошметки коры, рваными кусками валявшейся тут же. Улыбчивый староста был дома, и даже постарался не очень удивиться моему визиту без спутников.

Его дом был полон книжных полок и затертых фолиантов, пыли и запахов. Ароматов мокрой псины и шерсти. Дом измеяющегося, того, кто превращается в животное. И как интересно у волка в семье родился человек?

Я присела на краешек накрытой ковром софы. Мужчина отдернул занавеску и на меня упал тусклый утренний свет. Судя по всему, палач даже не ложился. Я посмотрела на его мятую рубашку и, вздохнув, заговорила.

— Варианта два, — выслушав меня, ответил Ксьян, — Либо твои спутники загуляли, либо съедены восточниками.

— Не очень обнадеживающе.

— И реагировать мы можем так же. Подать кляузу хозяину. Или ждать. Если закричим "волки", а дичь останется жива, ни мне, ни северу этого не забудут до конца времен, — он посмотрел в тусклое окошко, — А как с вашим делом? — темные глаза блеснули, — Нашли Тура?

— Боюсь, никто о Туре говорить не хочет — я передернула плечами, — Сразу переводят разговор на какой-то артефакт, — и тут же попросила, — Не покажете?

Староста опустил голову и выругался, длинно, красиво, с чувством и на незнакомом языке. А потом еще и еще раз повторил незнакомые слова.

— Этого следовало ожидать, — сказал палач, на этот раз улыбка вышла горькой, но не менее искренней, он указал рукой на одну из полок, — Смотри.