На неведомых тропинках: По исчезающим следам

«Гвоздарь говорил, артефакты поверх кручи возят. Железо было, и доспех, и оружие, и кости. Подчас гнусь какую. Истекшей ночью у целительницы кровь свернулась, и настои в плесень ушли, солонина пожухла, как и грязь на дороге. Нехорошая была ночь, деревья шагнули вперед, у мальцов когти повыскакивали, балакают, видели в округе блаженного, но кто, когда и где — неявственно. Решил уразуметь».

И строчкой ниже:

«Не уразумел. Бабские байки. Воротился на тропу Висельника. Подъем к востоку. Хладный ветер, утешился овечьей верюгой».

Сразу видно, как весело проводили время на заре тихой эпохи, особенно порадовало «утешение от овечьей верюги».

— Не понимаю, — я покачала головой, ничего крамольного при всем желании из текста не выжмешь.

— И не поймешь, — ответил мальчик.

— Хватит строить умника, — рявкнула Пашка. — Станешь книгочеем — тогда и нос задирай, а сейчас как бы ни укоротили.

— Он не книгочей, — сказал Мартын. — Он визирг.

Вот что казалось мне таким неправильным в этом ребенке — он не вел себя, как ребенок, не сидел, как ребенок, не говорил, как ребенок. Душа человека, получившая шанс прожить еще одну жизнь в маленьком беззащитном теле. И не просто человека, а очень и очень умного человека.

— Расскажите нам, — попросил молодой целитель, сразу переходя на «вы».

Атмосфера в комнате изменилась. Пришедшие приструнить хулигана взрослые превратились в просителей.

— Расскажу, — черные глаза мигнули. — В обмен на услугу.

— Какую? — змея, как и любая другая нечисть, не любила быть обязанной.

— Смертельную, — парень сжал кулаки, — Вы должны убить меня.

— Ищи дураков, — разозлилась Пашка, хвост в очередной раз поднялся и, подрагивая, замер, прерывая монотонный перестук по доскам пола. — Схватиться с хранительницей и уйти следом? Я пас. Вон, иди башку о стену разбей или с крыши спрыгни.

— Охраняющая не придет, — холод собственных слов царапал горло. — Filii de terra не видит своих подопечных, магия острова читает вот здесь, — я дотронулась пальцем до виска. — Здесь, в голове, он более чем взрослый.

— Верно. Я прошел сюда с группой. Земля детей не открылась бы перед визиргом, — мальчишка вздохнул. — Я прожил хорошую жизнь, похоронил жену, а потом мои дети похоронили меня. Этого, — он указал на свою грудь, — не просил, не искал правды о мире, о пределах и стежках. Мне не нужна вечность в теле ребенка, который никогда не вырастет. Мне не нужен второй шанс, у меня все получилось с первого, — мальчик встал и посмотрел снизу вверх на змею, — Неважно как это будет: яд нелюдя или магия целителя. Хранительница не придет на зов, даже если вы размотаете мои кишки по комнате. Сделка. Смерть за информацию, — он протянул руку Мартыну.

Я знала, что мы должны отказаться. Знала, но промолчала. Я могла понять желание уйти из нашей тили-мили-тряндии, уйти дальше вслед за теми, кого уже не вернуть, а не остаться навсегда ребенком.

Тело, в которое вселяют чужую душу, теряет способность к развитию и не подвержено изменениями. Этот мальчик никогда не вырастет, никогда не постареет и никогда не умрет. Его убьют. Может, через день, а может, через века. Визирг просто предлагает сократить этот срок.

Но понимать это одно, а принять — совсем другое, особенно если речь шла о смерти. Человек внутри меня это знал. Но молчал.

— Информацию за смерть, — молодой целитель пожал детскую ладошку. — Сделка.

Мальчишка облегченно выдохнул. Впервые с того момента, как мы вошли, на бесстрастном детском лице появились эмоции и губы чуть раздвинулись в улыбке.

— Информация, — сразу стал выполнять свою часть обязательств визирг. — Тур Бегущий исходил Бурый или, как говорят люди, Уральский хребет вдоль и поперек, иногда спускался на равнины. Здесь описан один случай из многих, — тонкая рука указала на дневник. — Две стёжки у подножия Сосновой. Вепрева пустошь — глухой угол на двадцать дворов, где «никоих следов ушедших тута сродясь не видавши». И перевалочный пункт восточников, через который везут товары — «вломную клажу». Большая и маленькая стежки. Так почему, Тур, спустившись с гор, прошел мимо широкого Подгорного к махонькой Пустоши?

— Восточная стёжка чуть в стороне, — пожал плечами Мартын.

— Ответ неверен, — строго сказал визирг. — Тур спустился, заночевал в Пустоши и вернулся по своим следам: «Подумавши, решил вертаться на тропу Висельника тем же ладом». А там, здравствуй, низшие, еще одна стежка, которую он умудрился не заметить, когда шел в первый раз. Подвий, что шел с закрытыми глазами?

— Он не знал, что там стежка. Может, не видел, не чувствовал или не обратил внимания, — предположила я. — Тысячи шагов, легко пройти мимо.

— Ответ неверен, — повторил мальчик.

— Человек мог, но не нечистый, — фыркнула явидь. — Мы никогда не проходим мимо. Он нашел пустошь, но не смог унюхать более шумный и пахучий Нагонный? Бред.

— Следы, — дошло до меня. — Когда он шел в Пустошь, следов груза — «вломной клажи» — не было.

— А когда возвращался, были, оставленные «третьего дня». Но он провел на северной стёжке меньше двух суток. Как такое может быть? — удивилась змея.