На неведомых тропинках: По исчезающим следам

Я коснулась холодного металла. Ни дверей, ни запоров, ничто не мешало Мартыну впоследствии выбраться отсюда. Ничто, кроме подвижного песка. И еще магии. Пальцами я чувствовала неровные засечки на железе, на первый взгляд, маленькие и беспорядочные, а на второй… Я склонила голову набок, если представить, что вертикальные прутья — это строки, то хаотичные насечки складываются в буквы инописи, нанесенной нетвердой детской рукой, но вполне опознаваемые. И очень знакомые, по спине пробежал холодок предчувствия.

Я уже видела эти спускающиеся сверху вниз строки. Видела там, где они не привлекали внимания. На столбах в чайной, в окружении цветочного орнамента знаки смотрелись органичной частью узора, а не символами древнего языка.

— Что ж, Ахмед, дорогой, нам пора поговорить, — я дотронулась до рукояти отозвавшегося теплом атама, — На этот раз по-нашему, по-нечистому.

Стоило ступить на склон перехода, как асфальт поднялся обратно. Черные куски покрытия всплыли из-под песка и собирались в единую, немного потрескавшуюся, но оттого кажущуюся такой настоящей дорогу. Ловушка взведена.

Около дома меня ждал сюрприз — открытая аптека, за прилавком Егорыч с помятой рожей и в несвежем халате. Витрина была украшена веселенькими плакатами и рекламными открытками, обещающими чудесное исцеление от любых недугов. Аптекарь попытался улыбнуться. Неудачно, видимо, моя рожа была ничуть не лучше его.

— Я больше не буду, — сразу пообещал Егор.

— Чего не будешь? — получилось немного враждебно, но я всю дорогу накручивала себя, создавая настрой для беседы с хозяином чайной.

— Он сразу сказал, что тетка не отпустит, — молодой мужчина отпил из стакана пузырящуюся жидкость и с облегчением выдохнул, — А я велел сваливать из-под вашей юбки. Классно бы повеселились.

— Куда сваливать?

— Ладно вам. Осознал, проникся. Девочки из общаги только для больших мальчиков, — он сделал еще глоток, рука слегка подрагивала.

— Ты вчера прогулялся по девочкам, — дошло до меня, — И набрался, — я посмотрела на помятое лицо, — Потому и на работу опоздал. Мартына с собой звал?

— Да, но он не пришел, так что я чист и перед вами и перед законом, — Егорыч пожал плечами и рыгнул, носа коснулся стойкий запах перегара, — Обещаю больше с пути истинного не сбивать. Хотите на галоперидо́ле поклянусь? Отпустите вы его ко мне, — страдальчески попросил аптекарь, — Скучно хоть вешайся, а еще башка трещит, — он снова схватился за стакан.

Отвечать я не стала, просто вышла, дверь, звякнув колокольчиком, закрылась. С радостью отпустила бы, хоть в бордель, хоть в наркопритон, целителю для этого моего разрешения не требуется, лишь бы было кого отпускать.

Из чайной неслась витиеватая восточная музыка, слышался гортанный выговор, щедро разбавленный русским матом без малейшего акцента, у Ахмеда собирались очень разные люди, но спиртное стирало национальные границы или делало их непреодолимыми, это как повезет.

Быстро пойдя мимо распахнутых ворот, я увидела хозяина, склонившегося к одному из гостей, значит, Муса колдует кухне. Быстро завернув за угол, я дернула заднюю дверь чайной. Та была по-прежнему открыта, и рядом с ней по-прежнему стоял вымазанный в грязи мотороллер. Ахмед не испугался ни моего возвращения, ни визита милиции. Вернее, полиции, когда тридцать лет ты называешь кабачок кабачком, новое «цуккини» постоянно вылетает из головы. Для такой смелости нужны причины.

Я вошла, прикрыв за собой дверь. Открытый погреб все так же зиял темнотой, закрытый холодильник блестел стальными дверями, на пороге кладовой стояла не дотащенная до места назначения упаковка банок зеленого горошка. Из кухни тянуло маринованным луком и терпкими специями плова. Столбы стояли там же где утром, молчаливые часовые по обе стороны каждой из находившихся здесь дверей. Я подошла к ближайшему.

Завитушка, скошенный круг под ней, перевернутая «п» следом, и наклонная волнистая линия. Резные знаки — буквы древнего языка терялись в ярком рисунке декора. Заметили ли их Пашка и Мартын? Если да, то почему не насторожились? Пусть явидь в инописи не сильна, но целитель подобной неграмотностью не страдал, его владение языком древности было на уровень выше, то есть: «читаю и перевожу со словарем».

Я прислонила жало Раады к покрытой лаком поверхности, чуть нажала и провела, снимая тонкий слой стружки вместе с частью букв. Столб остался равнодушен к вандализму. Я перехватила атам снова, на этот раз намереваясь поковыряться в дереве острием, но из-за удара в плечо промахнулась, и каменное лезвие оцарапало стену.

За спиной стоял Ахмед, не особо одобрявший столь наглую порчу его имущества. В отличие от помощника он был суховат, и еще не обзавелся вальяжным брюшком и вторым подбородком. Смуглая кожа, глаза маслины, вытянутое лицо, волнистые черные волосы и золотой зуб вместо правого клыка. Он постоянно смотрел мир с прищуром. Очки в толстой роговой оправе торчали из нагрудного кармана рубашки, но пользовался он ими редко.

— Эй, чевой творишь? Деньга платить будешь, да?