На неведомых тропинках: По исчезающим следам

Когда я подняла оружие, мальчишка — охотник уже стоял прямо передо мной. Времени на раздумья и сомнения, не было. Либо ты, либо тебя. Промахнуться с такого расстояния не смог бы и слепой. Я нажала на курок. От звука выстрела заложило уши, а голова наполнилась звоном. Оружие дернулось в пальцах, как живое. От первой пули из груди охотника выплеснулась кровь. Под второй исчез неподвижный глаз, а после третьей из щеки посыпался песок. Ветер упал.

Сколько раз нам убивать этого ребенка?

Я чуть повернула дуло и поймала на прицел черного целителя.

— Ольга, нет! — закричал Мартын вопреки всякой логике.

Да, это была странная ночь, мы желали смерти врагам, но не могли ее допустить.

Я нажала на спуск. Константин наклонил голову. Боек сухо щелкнул. Обойма закончилась.

— Не ты должна это сделать, — черный целитель поднял руку, прицелился и выстрелил из пальца. — Не по девке шапка.

Я полезла в задний карман за запасной обоймой, уже зная, что не успею. Перед ним не солдат, не милиционер, не инструктор по стрельбе, пока перезаряжу, целитель три раза запихнет мне оружие в глотку.

Но Константин удивил, он посмотрел на сына, усмехнулся и просто ушел в темноту. Растворяясь в ее сгустках точно так же, как минутой ранее появился. Тело Ветра осыпалось сухим речным песком.

Рука с оружием безвольно упала, я вытерла кровь со лба, Веник недовольно заворчал, откинулся на песок и прикрыл глаза, судороги непослушного тела почти улеглись, оставив после себя лишь редкую дрожь.

Мартын сел на песок, откинул голову назад и закричал в посветлевшее на востоке небо. Устало, отчаянно и горько.

— Чего вы хотите от нас? Чего? — парень закрыл глаза.

Обойма не сразу встала на место, постукивая о рукоять, у меня от напряжения тряслись руки. Я убрала заряженный пистолет обратно в карман и пошевелила ступнями. Острая боль прострелила их до коленей, вызвав место крика улыбку. Какое это счастье — чувствовать.

— Как можно разрушить иллюзию, которая не внутри тебя, а снаружи?

— Хочешь уйти? — парень посмотрел на меня и закашлялся, в горле что-то клокотало с неприятным тошнотворным звуком.

— Хочу сломать тут все, — я подобрала под себя непослушные ноги.

— Тогда тебе нужна истина, — произнес он.

— Что?

— Ну, так говорил преподаватель психарей, разрушить иллюзию можно правдой, и неважно, внутри головы твой мираж или снаружи, — он поморщился и плюнул на песок кровью. — У любой иллюзии есть структура, и если подпилить опорную балку…

— Балка — это правда?

— Балка — это ложь. Основа. А пила — это истина.

— Значит, истина? Какая? Чья? Что этот куст на самом деле груда песка, принявшая форму? — я щелкнула пальцем по качнувшемуся листку. — Хотя на самом деле мне на это плевать.

Стоило закончить фразу, как продолговатые листья пожелтели и осыпались. Мартын натужно рассмеялся и закашлялся, разбрызгивая кровь из горла.

— Мне плевать на все здесь! Слышите! — выкрикнула приподнявшись я, — На тот дом и на этот — на все!

Но безмолвные постройки, покрытые желтоватым налетом песка, остались стоять.

— А это вранье, — парень хмыкнул. — Истина переменчива, как погода весной, уж это-то преподаватели вдолбили в меня за столько лет. Правда в том, что для тебя Константин — убийца, для меня отец и…

— Убийца, — добавила я.

Встав на ноги, я сразу перетащила Веника под дерево и аккуратно прислонила спиной к стволу. Мужчина так и не открыл глаз, безвольный и тяжелый настолько, что у меня дрожали от напряжения руки. Целитель перевернул пленника и всмотрелся в залитое кровью лицо светло — зелеными глазами.

Я смотрела на склонившегося к сыну травителя Мартына и понимала, что готова к любому исходу. Остановит ли экспериментатор сердце, вытянув жизненную силу, или наоборот, вылечит человека, влив свою, — все едино. И даже осознание собственного равнодушия не вызывало ни неприятия, ни волнения.

— Эта иллюзия не из моей головы, — тихо проговорила я, но парень, конечно же, услышал и поднял голову, в мутной серости утра его глаза казались драгоценными камнями, изумрудами. — Те пять домов, я не помню их жителей, но точно знаю, что на крыше крайнего справа стоял ржавый флюгер, а на окнах среднего канареечно-желтые ставни, силосную яму перед одним, старым, дощатым и больше похожим на сарай с грязными стеклами. Я помню, что они неодинаковые.

— И не из моей, — парень встал, ухватил сына травителя за руку и бесцеремонно поволок по земле.

— Запертые дома… автор этого никогда в них не был, он не знает, какие они внутри, не может их открыть. Я была вон в том, — я указала вперед, — треугольном, но он заперт. Тот, из чьей головы достали макет нашего Юкова, был только в тех, что открыты: мой, твой, баюна, Пашкин, старика… хотя в нем все успели побывать.

— Кроме меня, — Мартын подтянул бесчувственного мужчину и бросил у ног падальщика. — Я уехал из Юкова десять лет назад, оно было совсем другим. По малолетству меня в святая святых, — он хихикнул, — не водили, не дорос.

— И еще мертвецы, — я поежилась. — Кто еще знает, что умер мальчишка ветер?