На неведомых тропинках: По исчезающим следам

Охранники отвлеклась от игры в карты и встали. И тут девушка меня удивила: взмахнула рукой и отдала резкий приказ. Я не понимала его смысла, но тон, которому не прекословят, узнаю, на каком языке и какие бы слова ни произносились. Мужчины вышли, не задав ни единого вопроса и не позволив ни одного косого взгляда. Киу в отличие от меня имела власть в Желтой цитадели.

Едва дверь за их спинами закрылась, срастаясь со стеной, девушка подхватила с пола сумки и бросила на стол, столкнув пакет с семечками и блюдце с шелухой. Мятые игральные карты клетчатыми прямоугольниками полетели на пол. Она сделала шаг назад и приглашающе указала на рюкзаки.

Второй раз предлагать не пришлось. Я потянула за язычок молнии и убедилась, что сосиски в тесте стухли, и давно, пропитав своим запахом содержимое. Одежда жутко воняла, но это была моя одежда, моя расческа, моя зубная щетка, мои трусы и носки. Повторюсь, человек — странное создание, и чем дальше, тем страннее.

Узкая ладошка легла на плечо, и я словно очнулась. Вряд ли мне суждено воспользоваться содержимым. Если взять сумку с собой, первый же встреченный тюремщик отберет либо потому, что не положено, либо потому, что может это сделать.

Киу указала на потрепанный рюкзак Мартына. Я приоткрыла надорванную ткань. Сверху лежал налокотник и замотанная в мутный многослойный целлофан часть сустава древнего существа. Девушка с шумом втянула воздух и выругалась. Во всяком случае, так я интерпретировала рычаще-шуршащую тарабарщину. Она отступила на шаг и уже медленнее повторила. Звуки незнакомого языка сливались, слова обрывались вопросительной интонацией. Она очень хотела, чтобы ее поняли, но добилась прямо противоположного эффекта.

Я выложила составные части артефакта на стол поверх оставшихся карт на серой казенной скатерти и повторила ее приглашающий жест.

Но вместо того чтобы подойти, девушка заметалась по комнате. Хлопали дверцы железных конторских шкафов, двигались и падали стулья, слова слились в бессвязный шепот. Я потерла левую бровь, именно там медленно разгорался пульсирующий комок боли.

Наконец, она наклонилась и подхватила с пола пакет с семечками, а другой стала его обматывать вытащенной из шкафчика бечевкой. Обычной такой, некогда белой, такие натягивали у нас во дворе между похожими на грабли столбами и развешивали белье. Один конец веревки был растрепан и окрашен в темно-красный, почти коричневый цвет.

Киу перетянула шуршащий пакет и завязала поверх узла кокетливый бантик, на секунду прижала к груди, как самое дорогое сокровище, и протянула подарок с грязным бантом из бельевой веревки мне.

Я взяла. Собственно, это все, что могла сделать. Мы стояли друг напротив друга разделенные не только столом, но и языковым барьером. Киу, не отрывая взгляда от составных частей артефакта, опять молитвенно сложила руки, беспомощный просящий жест. Красивое лицо выражало неприкрытую жажду обладания, почти алчность.

Развязав веревочный бант, я бросила пакет с семечками на стол и стала приматывать кольцо доспеха к уродливому целлофановому пакету. Говорят, чужой идиотизм заразен, наверное, они правы, но тогда это казалось единственно верным решением. Работать одной рукой было неудобно, но когда я попыталась задействовать вторую, то едва не заревела от боли. Святые, как же плохо, как же неправильно, как же… Я заставила себя сосредоточиться на действиях, а не думать о происходящем и о будущем.

На бантик не хватило веревки, поэтому я обошлась грубым узлом. А затем повторила действия Киу, неловко одной рукой, прижала неказистый сверток к груди и протянула девушке.

Она всхлипнула, но ни одна слезинка не скатилась по фарфоровой коже. Коснувшиеся «подарка» руки дрожали. Киу смотрела на меня так, словно ей подарили весь мир, а не старый хлам с чужой костью. Девушка прижала артефакт к груди и вдруг упала. Повалилась на колени, утыкаясь головой в доспех. Плечи затряслись, из горла вырвался надрывный хриплый вой, перешедший в глухие рыдания. На мой взгляд, пакость в ее руках не стоила и одной слезинки, но Киу, конечно, виднее.

— Теперь меня точно казнят, — пробормотала я, отступая. — За то, что довела гостью Хозяина Востока до слез в его же доме.

— Это вряд ли, — раздался мужской голос, я обернулась, в открытой двери стоял синеглазый тюремщик, с интересом разглядывая опустившуюся на пол девушку. — Она давно уже разучилась плакать. Только хрипит и воет. Но Джарашу нравится, он находит это сексуальным и сразу тащит ее в спальню. Идем, — скомандовал Денис, — с тобой хотят поговорить.

Я снова посмотрела на Киу, но ту не интересовало ничего, кроме свертка.

— Давай, — поторопил синеглазый, — ей не до тебя.