На неведомых тропинках. Шаг в пустоту

В нашей тили-мили-тряндии начало темнеть, тогда как у людей стояла глубокая ночь. К Юкову подошли примерно часов через шесть по внешнему времени и меньше чем через час по внутреннему. Мы повторили мой путь того дня, когда я чуть не загнулась в переходе, пересекли около двадцати километров по бездорожью человеческого мира, в темноте, изредка подсвечиваемой луной, когда ветер разгонял осенние тучи. Контраст по сравнению с вечным летом filii de terra был разительным.

Мы вынырнули дважды: первый — с самой глубины мира, с острова детей на крестовую стежку Бесова, второй — оттуда, из нашей тили-мили-тряндии в мир людей. Кувырки из мира в мир оставили неприятные ощущения головной боли и ломоты в костях. Радовало то, что, если я все же сломаюсь на третьем, будет кому вытащить. Да и потом, последний переход ведет в Юково, одно это придает сил.

Темнота позволила явиди не менять обличья и, слившись с миром черной чешуей, скользить среди деревьев и кустов, иногда меж них мелькали горящие медью глаза. Говорили мало, произошедшее на острове оставило у всех разные и неоднозначные впечатления. Мы с Веником оставили там что-то очень дорогое, а Пашка была рада, что ее ценность восседает в рюкзаке за спиной. Ночью Невер предпочитал бодрствовать, из тьмы на нас смотрела насыщенная зелень двойных вертикальных зрачков.

До Юкова мы не дошли. Пашка насторожила уши, Веник замер, предупреждающе подняв руку, даже змееныш сжался, не издавая ни звука. В отличие от спутников я ничего не видела и весь путь держалась за падальщиком след в след, который даже одним глазом видел больше, чем я двумя. Когда выдерживать темп становилось не по силам, он тут же замедлялся, давая мне время отдохнуть. Я каждый раз благодарила святых за то, что нечисть не нуждалась в словах.

Замерев, я вглядывалась в ночную тьму, глаза различали очертания веток и стволов, луна как раз скрылась за тучами.

Ни звука, ни движения. Мы были здесь одни. Или так казалось.

— Пахнет кровью, — прошептал гробокопатель, — не свежак. Выпустили не менее пяти часов назад.

В это время мы как раз вынырнули из Бесова к людям и взяли юго-западное направление.

Веник присел, ссутулился, тряхнул головой и по-звериному скользнул вперед, лишь белая повязка выдавала его движения в темноте. Змея прошуршала следом. Я не торопилась, не собираясь соперничать с нечистью.

Первое тело мы нашли на дороге, когда до границы перехода оставалось не более километра. Я почувствовала, как в груди поворачивается что-то острое, что-то, заставляющее меня дрожать.

Я предвкушала кружку горячего чая, бутерброд, теплый душ и мягкую кровать. Свою постель в спальне, обклеенной вырезками пейзажей из туристических каталогов, проклятой иконой в углу под потолком с темными балками. Вместо этого осторожные шаги, жесты и мертвое тело на старой грунтовке.

Я становлюсь черствее, но то, что убитый не человек, задранный забавы ради кем-то из наших, скорее напугало, чем утешило. Лучше бы случайная жертва, да простят меня святые. Луна вынырнула из-за рваного края тучи, тускло освещая часть дороги. Мужчина в спортивном костюме лежал на боку. Пять страшных длинных ран шли от лба и заканчивались на середине грудной клетки. Над остывшей и свернувшейся кровью вились мошкара и мухи.

— Чумной Петр, — кивнула Пашка.

Я знакома отнюдь не со всеми в Юкове лично и здороваюсь не с каждым встречным, и каждый встречный тоже не спешит протягивать руку, но лица и морды успели примелькаться.

Чумного Петра, разносчика из рода моров, я видела не раз. Людей он не ел, этим и запомнился. Он предпочитал наблюдать, как они умирают от болезни и смаковать симптомы. На этой почве он одно время сотрудничал с черным целителем. Петра очень расстраивало, что сейчас из заразившихся от чумы умирает каждый десятый, а не выживает каждый сотый, как в Общую эпоху, еще называемую подаренным временем.

Следующий труп лежал метров через двадцать. Молодая обнаженная девушка. Очень красивая, по крайней мере, тело, так как головы на причитающемся месте не было.

— Ариша, — верхняя губа Веника задралась, обнажая желтоватые клыки, — ее я узнаю с закрытыми глазами.

О единственном на ближайшие десять стежек суккубе я слышала: слава святым, в силу ее природы интересовалась она исключительно мужчинами.

Еще два тела через десять шагов. Горячий комок шевельнулся в груди, когда я видела знакомые и незнакомые лица. Соседи, враги, друзья. Гробокопатель скалился и принюхивался, теребил повязку. Пашка была более эмоциональна, хвост метался из стороны в сторону, чешуйки стояли дыбом, ноздри раздувались, движения стали размытыми. Змееныш, чувствуя состояние матери, сидел тише воды, ниже травы. Я не видела в темноте, но непонятно откуда знала, что он свился в комочек, прижимая ушки к голове, прикрывая светящиеся в темноте глаза.

Тишина, горячий комок в груди и мертвецы.

Но даже тогда я не пожалела, что ослушалась целителя. Я забыла о его словах и не вспоминала еще долго.