На неведомых тропинках. Шаг в пустоту

Секретарь замер, не донеся вилку до рта. Александр, внимательно слушающий весь разговор, подался вперед с напряженным вниманием. Тём поднялся, подхватил свою тарелку и подошел к рапирам. Гул в голове стал оглушающим. Не могу и не хочу слышать стоны живого и разумного существа, которое едят заживо. Но голоса все равно прорывались сквозь болезненный шум отдельными словами, фразами, звуками.

— Я думала, все экземпляры уничтожены, — впервые за ужин открыла рот Тамария.

— Так и было, — ответил ей Иван.

— Хочешь сказать, я вру? — Брови Прекрасной взлетели вверх.

— Отнюдь.

— Библиотека Серой цитадели огромна, — задумчиво проговорил мужчина, которого я считала секретарем Прекрасных.

Его голос звучал дребезжаще и надтреснуто, возможно, его сорвали громким криком и еще не успели восстановить и вернуть глубину звучания.

Беловолосая девушка вскрикнула, что-то лопнуло в ее теле, и она повисла на перекладине. Кровь уже не капала на пол, она лилась струей, завораживая и заставляя смотреть, заставляя видеть. Понимать. Пашка оставалась в сознании, от пятен, проступивших на белой одежде, кружилась голова. Каждый миг этого ужина подтверждал: может быть еще хуже. Звуки прорывались сквозь ватную пелену, которая окутывала меня все сильнее и сильнее.

— Никто не знает, какие знания хранят ее стены, — невозмутимо продолжил мужчина.

— Кто ж из моих слуг такой начитанный? — поинтересовался Кирилл.

Охотник вернулся к столу, поставив перед собой тарелку с мясом, залитым кровью, из которого торчали обрывки каких-то хрящей или сосудов. Несколько минут назад это было живым существом. Тём взял вилку, я поняла, что на этот раз не справлюсь с собой. Они ели, я в деталях изучала потолок, лепнину, прожилки на стенах, узор самотканой салфетки, но на этом все, вторую подачу блюд я не переживу. Всякой силе есть предел, и я вплотную подошла к своему, пусть после предыдущего ужина он и отодвинулся немного дальше.

— Кирилл… э-э-э… Хозяин, — я встала, — я наелась, можно мне уйти?

Все посмотрели на тарелку, сохранившую первозданную белизну.

— Иди, — взмахнул рукой Седой.

Я не смогла сдержать вздоха облегчения. Я не хотела видеть их лица. И тех, кого сегодня ели. Никого. Сегодня мне не вручили нож, надо уметь радоваться хотя бы этому.

Я всматривалась в овальное лицо с такими же прозрачными глазами, как у моей Алисы. У Трифона было трое детей. Думал ли он, что выживет один Кирилл? Или с двумя сыновьями был уверен за будущее рода, с легким сердцем отправив дочь на алтарь? Куда исчез второй сын? Как ты умер? Как вообще умирают демоны?

Я чуть повернулась и встретилась с мертвыми темными глазами, навсегда застывшими на холсте. Молодая Нинея. Были ли это и твои дети? Или один Кирилл? У меня был брат, и я благодарю святых, как бы плохо это ни звучало, что мать не дожила до его похорон. Надеюсь, Нинея тоже.

Ужин подействовал угнетающе, хотелось завыть в голос, забиться в какой-нибудь темный уголок и стать невидимой, неслышимой и незаметной. Второй раз было не легче. Это было, и я сидела там и старательно улыбалась, пока они поглощали плоть.

Я отвернулась от портретов. Постамент из темного камня все так же занимал в комнате главенствующее положение. Я коснулась темной, почти черной поверхности, да так и замерла с вытянутой рукой. Постамент был пуст. Иззубренное, с темными пятнами каменное лезвие атама больше не украшало его вершину Я обошла подставку, стукнулась ногой о соседнюю, с медной урной с узким горлышком. Хранилище праха одного из членов рода угрожающе зашаталось. Я придержала его рукой и тут же отдернула. На ней было выбито знакомое имя. «Влада Седая — владычица северных пределов», ниже даты. Жила она и по меркам людей, и по меркам нечисти очень мало.

Табличка на пустом постаменте — прямоугольник из металла с выбитыми буквами инописи. Под ними, слава святым, дубль на русском, хотя с таким же успехом могли быть китайские иероглифы, наскальная живопись народов Севера или украинская мова. Кирилл, в отличие от нас, свободно говорил на всех языках предела, в основном, конечно, допрашивал и отдавал приказы. Прекрасные гостьи северных пределов так же легко переходили на русский, как он на арабский, если наносил визиты южанам. Это еще один неписаный закон нашей тили-мили-тряндии, подстраивается всегда гость, а не хозяин. Если бы они хотели оградить свой разговор от лишних ушей, достаточно перейти на любой другой, хоть на иврит, хоть на суахили, хоть на мертвую латынь.

Два слова выбиты на блестящей поверхности.

«Жало Раады»

Я сморщила нос. Имя было знакомым. Оно уже попадалось мне на глаза, именно с таким написанием двойной гласной «а», на старинный манер. Я вернулась к портретам. Все они были здесь. Весь род. Все те, кто входил в семью северного демона. Все, чьи лица были достойны храниться в веках.