На неведомых тропинках. Шаг в пустоту

Наверное, я была слегка разочарована, исподволь ожидая чего-то более впечатляющего. Громадного роста, раздутой мускулатуры, бычьей морды с кольцом в носу, так было бы легче видеть в нем зверя. Я пересмотрела немало картинок, артов и зарисовок на тему внешности демонов. Кирилл никогда не стал бы иллюстрацией к фантастическому роману. Недостаточно эффектен. Нет нежно любимых читателями шипов, бицепсов, трицепсов, из ноздрей не идет дым, не сыплется сера.

Но чтобы быть чудовищем, необязательно выглядеть как чудовище. Он демон, который без шипов на ходу вспорет вам брюхо и даже не остановится. И поверьте, грубая сила — самая меньшая часть из его способностей. Я видела не человека, я видела что-то иное. Две ноги, две руки, одна голова, мерцающая чешуей подвижная кожа, кости, которые были прочными, как металл, и так же плавились, меняя форму. Бесы не имели тела. Демоны могли перекраивать свое, изменяя суставы, изгибая и выворачивая кости.

«…видел я твоего любимого „без макияжа“, неделю нормально спать не мог», — вспомнились слова гробокопателя. Теперь и я видела.

Одна из рук Кирилла была странно изломана, когти окрасились алым. Седой шевельнул пальцами, кости стали выправляться на глазах, принимая предназначенную природой форму, или то, что понимает под этим человек. Это выглядело не столько страшно, сколько неправильно. Чуждо.

Его портрет будет нарисован в любом случае. После смерти, как велит обычай, он будет вечно взирать на своих потомков из тьмы овальной комнаты.

Прекрасная, с минуту смотревшая на него с другой стороны стола, была Прекрасна. Этим все сказано. В глазах, ставших из невзрачно-серых голубыми и выразительными, застыла мольба, на длинных ресницах блестели капли слез. Тонкой рукой она провела по русой голове девочки. Кожа и волосы потемнели. Превращаясь, Екатерина сменила свой бесцветный облик на истинную смуглость южанок. И даже траурно-черные, загнутые внутрь когти, так похожие на птичьи, ее не портили.

— Ты не в своем праве!

Она сжала кулаки, и по загорелой коже побежали капельки, похожие на росу на утреннем лепестке цветка. Она была усыпана крошечными живыми бриллиантами. Они, то собираясь в кружки, то распадаясь на линии, каждый стремился туда, где набухали алым порезы и ссадины. Капельки бросались на них закрывали собой, выстраиваясь в геометрические фигуры, крутились, вертелись, танцевали, иногда окрашивались розовым, чтобы через секунду вернуть прозрачный блеск и побежать к новой ране. Их танец завораживал. Хотелось смотреть на это бесконечно, хотелось сорвать с нее одежду и увидеть больше. В этом желании не было ничего сексуального, лишь восхищение.

— В своем. — Кирилл слегка повернулся, из длинной царапины на бедре сочилась черно-красная, так похожая на чернила, кровь. Судя по вырванному куску ткани, рана была намного больше и серьезней, но зарастала на глазах. Но не это заставило меня зажать себе обеими руками рот, а хвост. Длинный, тонкий, так же покрытый чешуей, как и все тело, подвижной змеей обвился вокруг раненой ноги. — Она пришла в мою цитадель, скрыв сущность, пришла как служанка, а со слугами я делаю все, что захочу. По праву хозяина!

— Что ты с ней сделал? — потребовала она ответа, и я ни на секунду не усомнилась в ее праве требовать, как и в том, что он ответит. Любой бы ответил.

— Яд. — Цвет радужки его глаз стал абсолютно белым, сливаясь с глазным яблоком, оставив по центру темную вертикальную щель зрачка.

— Невозможно. Таких ядов нет!

— Есть. Твои целители его и придумали, и испытали на младшем Видящем, не забыла?

Она зарычала отрывисто, злобно, как собака, теперь уже он пил ее отчаяние.

— Он травит, он не дает крови восстановиться. Она будет умирать долго. Век, два, десять, у тебя будет время подумать. А впрочем… — Он постучал серо-стальным когтем по столу и сделал вид, что размышляет. — Тамарию можешь забрать и без клятвы. Считай, я передумал, размяк от твоих слез, вспомнил, как хороша ты в постели. Забирай и уходите. Без клятвы. Без обязательств. Война все расставит по местам.

— Нет. — Она вскинула голову, черные волосы густой волной качнулись у шеи, я подавила неуместное чувство восхищения.

— Что «нет»? Не уйдешь? Не заплатишь? Не заберешь? — Подвижный хвост поднялся, на его конце красовался светлый костяной нарост, похожий на наконечник от стрелы, именно им Седой указал на лежащую на полу Тамарию и сделал это настолько естественно, будто рукой махнул. — Кто дороже? Племянница, названная дочерью и воспитанная как дочь, или неожиданный подарок ушедших, родившийся от оставшегося безымянным отца, дочь, ради безопасности названная племянницей, Таисия Мирная?