На неведомых тропинках. Сквозь чащу

— А здесь, — я села и провела рукой, торопливо сгребая легкие ломкие листья, к вою одного маховика присоединился второй, сейчас мне меньше всего хотелось смотреть в сияющие глаза этих странных созданий. — Выложен крест. Крест в круге!

— Поздравляю, ты сорвала банк, — Веник приподнялся, заглядывая за бортик, и тут же присел обратно, — Будешь копать здесь? — кажется, его это предположение развеселило, я машинально отметила, что он сказал "будешь", а не "будем".

Наверное надо было ответить "да", но рюкзак с артефактом и лопатой остался где-то очень далеко, в Заячьем холме, там у крайней могилы в Парке-на-костях.

Вой маховиков стих. Снова зашуршали под их шагами кости. Щаааааррк.

— Не сегодня, — сожалением ответила я.

— Не представляешь, как я рад, — он снова приподнялся, на этот раз оглядываясь куда дольше, а потом скомандовал. — Быстро.

Мужчина в два шага оказался у противоположного края чаши, схватился за камень, оттолкнулся от покатого края и одним слитным движением перепрыгнул через бортик. Я бросила последний взгляд на перекрещивающиеся черные линии, и испытывая острое чувство беспомощности.

Щарк-щарк-щарк, шаги снова стали размеренными. Я осторожно выпрямилась, и не увидела маховиков. Ни живых, ни мертвых, кости хрустели, где-то правее. Я подбежала к бортику и, перевалившись через ограждение, последовала за Веником в соседнюю чашу фонтана. За ней снова продолжалась улица, и дома там выглядели куда как целее, чем на предыдущей.

Под ногами было точно такое же ребристое дно, точно такой же мусор. Повинуясь наитию, я провела ботинком по дну, и едва не застонала от разочарования. Точно такая же линия из черных камней уходила к центру второй чаши, я ворошила листья пока не увидела крест. Святые! Киу, чего же ты хотела от меня на самом деле? О чем просила?

— У твоих предков отсутствовала фантазия, — проговорил Веник. — В конце улицы, я видел еще два фонтана, и один из них точно цел, — Пойдешь и там подметаться?

— Нет, — ответила я, — Пойду обратно в Заячий холм. А потом еще дальше, домой.

Все что мне нужно это, обогнуть фонтан, свернуть у дома, от которого осталась лишь груда округлых замшелых валунов, навевавших мысли о старинных замках, вернуться на предыдущую улицу, пройти до конца, а там… подхватить стежку и окунуться в ее течение. И можно будет спокойно подумать, найти рюкзак, может быть, посмотреть еще один яркий сон о Киу.

Да, я все еще рассуждала как человек, но в оправдание могу сказать, что тот раз был последним. Моя человеческая жизнь закончилась не на алтаре у Седого, и не на той грязной прогалине у часовни, где умер Валентин и мой счет открылся. Она закончилась здесь, когда я в последний раз думала, как человек, сомневалась и искала правильную дорогу, вместо того что бы понять — правильного пути не существует. Есть лишь твой. Вниз ведет много ступеней, но даже они иногда заканчиваются. Вечности не существует, а хищники редко мучаются угрызениями совести. Я не исключение. Жизнь человека закончилась, когда я выбиралась из чаши фонтана в городе, которого давно не существовало. И никаких фанфар и салютов

Как всегда Веник почувствовал их первым, а я лишь уловила его беспокойство. Падальщик не любил сюрпризов. Я перебиралась через бортик, когда выброшенный вперед костяной крюк ударил по чаше, выбивая каменную крошку. Мои пальцы находились в трех сантиметрах от образовавшейся выбоины.

Они были еще не до конца проснувшимися и оттого немного неточными и неповоротливыми. Ближайший валун вдруг шевельнулся, в нас полетел еще один крюк на подвижной суставчатой конечности. Не долетел, упал на землю и втянулся обратно, в покрытый серим мхом шар. Не мехом, короткой похожей на валенок шерстью. Крюк втянулся и тут же метнулся к Венику. Падальщик зарычал, обнажая желтоваты зубы и легко уклонился.

Я пахла кровью. Мы пахли.

Шар приподнялся, покачиваясь на подвижных суставчатых конечностях, которые заканчивались загнутыми ороговевшими пластинами — крючьями. Посреди шарообразного тела открылся широкий рот, полный острых иглоподобных зубов. Ни глаз, ни носа — ничего лишнего. Я видела этих созданий раньше. В чужом сне. Крючник, кажется так, называла его феникс. Тварь, состоявшая из одной головы или туловища, попеременно выбрасывающая крючья, оттого никак не удавалось понять сколько их у нее.

— Колобок, колобок, я тебя съем, — нараспев проговорил Веник, и тварь, словно поняв его, разразилась кратким визгливым смехом.

Падальщик пригнулся и прыгнул, бесшумно и почти красиво, словно танцор. Одним смазанным, казавшимся бесконечно медленным движением он оказался сбоку от колобка. Тварь выстрелила очередным крюком, но Веник сбил ее в полете и прижал конечность ногой к земле, второй крюк перехватил рукой, и вывернул, заставляя тварь то ли снова расхохотаться, то ли завизжать от боли.