На неведомых тропинках. Сквозь чащу

Вскрикнула, вскакивая с кровати, и обвела все вокруг диким взглядом. Привычная комната, которую, уже считали моей. Кровать, портьеры, табурет с кувшином и круглое зеркало на высоком туалетном столике. Я бросилась к нему, с ужасом вглядываясь в отражающую поверхность, ожидая увидеть то ли клыки, то ли рога.

И ощутила облегчение и немного разочарования, не увидев ни того, ни другого. Обычно круглая физиономия осунулась, глаза казались настороженными, как у загнанного зверя, искусанные припухшие губы, бледная кожа. Бывали дни и похуже.

Тогда что же изменилось? Я искала перемены и не находила их. Словно ничего не случилось. Любая другая решила бы, что их и не было, но я давно живу здесь и знаю, как губительна бывает слепота.

Я откинула спутанные волосы с плеча, словно только сейчас поняв, что все еще обнажена. Но не это заставило меня стиснуть зубы. Разрез над грудью, тот с которого демон слизывал кровь, исчез. Полностью, не оставив после себя даже тонкой полоски шрама. Я приблизила лицо к стеклу. Не было не только этой последней отметины, но и тонкого шрама, оставшегося у меня от знакомства с кроватью в далеком детстве. Ладонь, на которой горела руна, превращая кожу в пепел, тоже была чистой, и сжималась и разжималась без боли.

Дверь открылась, и в комнату с подносом в руках вошла молодая карка.

— Хозяин сказал, что вы будете голодны, — проговорила она, ставя еду на кровать.

Я бросилась к сундуку, выхватывая первую попавшуюся длинную футболку.

— Стой, — попросила я, просовывая голову в вырез.

Девушка переступила с ноги на ногу, ей не терпелось уйти, даже носик сморщила, будто находиться рядом со мной было неприятно.

— Скажи, кто я?

Ее глаза распахнулись.

— Ты же чувствуешь? Скажи. Вестник? Падаль? Лгуна? Морок? Заговорщица? Потрошитель? Кто?

Она подняла руки, схватившись за шею.

— Неужели так плохо?

— Агхл, — булькнуло в горле у молодой женщины, а потом оно лопнуло, как переполненный сосуд.

Кровь веером осела на стенах, портьерах, зеркале и белой футболке, что я только что надела. Безголовое тело с глухим стуком упало на пол.

— Ох, — прошептала я, отступая на шаг, — Нет-нет-нет!

Зажмурившись, я замотала головой, на в силах поверить в случившееся. Глупое ребяческое отрицание. Так делала Алиса, когда не хотела есть.

— Ушедшие, — колени подогнулись, и я сползла на пол. — Нет, это не я, не я…

А кровь продолжала течь, напитывая ковер, не в силах смотреть, я закрыла глаза.

— Не я.

— Не ты.

Я подняла голову, в комнате стоял вестник, или кто-то очень похожий.

— Ты… ты… — я поняла, что закаюсь и не могу сказать ни слова, продолжая так же поджимать под себя ноги.

— Это я, Ольга. На этот раз я, — он перешагнул через безголовое тело.

Я отвернулась не в силах смотреть на карку. На то, что когда-то было ею. В нос ударил запах крови. Святые, никогда не привыкну, к ее медному привкусу, ржавчиной оседающему на языке.

— И это действительно сделала не ты, — склонился ко мне мужчина.

— А кто? Я только спросила у нее кто…

Он прижал пальцы, к губам заставляя замолчать.

— Если повторишь вопрос, такое может случиться и со мной. Или с ними, — он обернулся.

В комнату вошла Пашка, за ней следовал Мартын, лицо парня все еще было красным от воспаленных рубцов, но, несмотря на это, он улыбался.

— Ты сказал, что это не я? — я сцепила руки.

— Не ты, — он осторожно коснулся пальцев, — Хозяин. Он запечатал всех. Каждый, кто откроет рот, чтобы ответить — умрет. Вставай, хватит стенать.

— Но, — я вцепилась в его теплую ладонь, медленно поднимаясь, — Но кто же… — он снова зажал мне рот.

— Произнесешь, ничего не случится. Но если один из нас на миг допустит мысль об ответе, — вестник многозначительно замолчал, посмотрел на тело, над которым с интересом склонился молодой целитель и отдал резкий приказ, — Убрать. Хозяйка поест и примет ванну позднее.

Вслед за Мартом в комнату зашли двое: женщина в сером платье горничной и мужчина в жилете. Вошли и первым делом поклонились. Босоногой и напуганной мне.

— Хозяйка? — спросила я, стараясь не смотреть на то, как мужчина схватил мертвую карку за ногу и потащил к двери, за огрызком шеи, из которого торчали сломы костей, по полу тянулся влажный след, — А ты не преувеличиваешь?

— Все претензии к Седому, он слугам перед приемом объявил.

— Святые, от чего же хреново-то как.

— Странная реакция на мечту всей женской половины предела, — рассмеялся Александр.

Пашка выразительно присвистнула, посмотрела куда-то поверх моей головы, точеные ноздри раздулись, и на миг, на одну секунду, перед тем как она обошла кровавое пятно на ковре, в ее глазах сверкнуло что-то подозрительно похожее на разочарование, уголки губ опустились к низу. Презрение, вернее, его легкая тень. Плохой признак — очень плохой.

Явидь подошла к кровати присмотрелась к тарелкам и предложила:

— На кухне мясо есть. Если хочешь, принесут любое, хоть суслика, хоть нелюдя. Приказать?

Медные глаза испытывающее светились. На подносе лежали овощи и хлеб, она же предлагала плоть. Она знала, кто я, и почему-то ответ на вопрос был для змеи важен.