На неведомых тропинках. Сквозь чащу

Дверь закрылась, мы встретились глазами с явидью в зеркале. Ее медных светилось отражение моего желания убраться отсюда, и как можно скорее. Нечисть обходится без слов.

Ушедшие сколько раз я должна внутренне построить это, чтобы понять теперь это относится и ко мне. Единственная целая фара осветила утреннюю дорогу.

— Он вытащил Простого, и похоже собирается сдохнуть вместо него сдохнуть, — пояснила Змея.

Парень захрипел и мне понадобился миг, чтобы понять, это не агония, а смех. Тихий настоящий, на грани отчаяния. И оно напоминало лимонный леденец.

— Я вытащил не Простого, — прохрипел Март, — У меня нет такой власти над песочной кровью.

— Бредит, — констатировала Пашка, придерживая темноволосую голову на коленях.

— Ты не можешь исцелить себя? — спросила я сворачивая на боковую дорого, огибающую поселок.

— Не… мог…могу. Ничего не осталось, — парень закрыл глаза, — Как же хреново, даже когда я выпил отцовские яды было легче. — Он закрыл глаза и захрипел, — Ольга… игрушка… ты…

— Тихо, Март, — попросила явидь.

— Я вытащил Седого, — не обратил внимания на его слова парень, — А не восточника. Подумай об этом. Ты… ты вогнала серебро, но убила не тело, а что? — он закашлялся, и несколько минут не мог ничего произнести, — Кто твоя семья? Кто ты?

— Я Ольга Лесина. Точка. И я больше никому не позволю усомниться в этом.

— Ты…

— Молчи, — зажала ему рот Пашка, но он мотнул головой сбрасывая руку, — Ради низших, замолчи, неразумный мальчишка.

— Все равно сдохну, либо от истощения, либо от, — он снова хрипло засмеялся, — руны, — дрожащей рукой он растер правую ладонь, там алел рубец обещания Простому.

— Юково вернулось, — охнула Пашка, касаясь своего затылка и отдергивая пальцы. — И мы должны быть там до заката.

— Будем, — пообещала я, нажимая на газ, — Обещаю.

Конец 3 главы.

Глава 4 Не сотвори себе кумира

Ветер — охотник умирал. И это была половина беды. Вторая половина лежала на соседней койке и тоже собиралась перейти грань. Марья Николаевна тяжело дышала изредка вздрагивая всем телом и бессвязно бормоча.

— Она попала под удар южан, когда несла икону, — пояснил Константин, набирая прозрачную жидкость в шприц.

— Под удар чего? — спросила я, вглядываясь в белое восковое лицо моей бабки.

— Валя… валя, — пробормотала она

— У одного из падальщиков был артефакт, и он успел его активировать прежде, чем его глаза загорелись, — черный целитель, склонился над старухой и ввел в вену иглу.

— Только не говори, что он, — я кивнула на охотника, — закрыл ее собой.

Он оттянул поршень, капля алой крови попала в шпиц.

— Не скажет, — прохрипел лежащий на кровати мужчина.

— Слишком быстрый метаболизм, — пробормотал Константин, вводя обезболивающее в старую руку и выпрямляясь, — Его кровь не подвластна моей магии.

Бабка затихла. На меня не отрываясь смотрели серые глаза, даже сейчас на пороге смерти лицо Тема оставалось бесстрастно.

— Он не закрывал ее собой, он оттолкнул ее в сторону, сломал две кости.

— У меня приказ, — прошептал Тём, — Старуха должна жить.

— В итоге под удар попали двое вместо одного, — констатировал экспериментатор.

— Артефакт сохранился? Определили, что за магия?

— Он был одноразовым, старик сейчас колдует над останками, но пока ничего.

— Тогда отчего они умирают?

— О боли, человек, — ответил вместо него охотник, — Мы умираем от боли.

Его лицо оставалось спокойным, но вот глаза не врали. Там в серой глубине Ветер кричал. От него пахло прогоревшим пеплом. Тём был почти мертв.

— Всему есть предел, даже его выносливости, — целитель со шприцем склонился теперь над Тёмом и ввел обезболивающее.

— Сколько? — спросила я.

Черный целитель поднял голову, охотник закрыл глаза, впадая в забытье.

— Мартын, — позвал он.

В комнату вошел парень, его лицо все еще носило кровавый отпечаток руки Седого, но даже он успел потускнеть, рубцы идущие от скулы к виску почти исчезли, мастерством его отца можно только восхищаться. Черный целитель вытянул зеленого, когда два дня назад мы ввалились в его дом.

Парень поставил на прикроватный столик картонную коробку с ампулами и потер руку, он теперь часто так делал, бессознательно касался выжженной на ладони руны. Тонкий картон был надорван с одной стороны, сквозь дыру просвечивал стеклянный бок ампулы.

— Морфин, — пояснил Константин, — Она стара, ее тело дряхло, а я и так уже вколол… — он махнул рукой.

— Сколько? — повторила вопрос я.

— Еще две дозы и она уснет навсегда. Пять — семь часов. Можно растянуть, — он сомнением посмотрел на старуху, — Но она начнет кричать и тогда с вероятностью семьдесят процентов не выдержит сердце. Плюс мы не знаем, как скажется на разуме человека пребывание в…, - он не мог подобрать слово, они все не могли, а многие до сих пор не верили в собственное уничтожение, — в небытие. Семь часов, Ольга. Охотник продержится дольше. Но финал неизбежен.

— Мне жаль, — добавил Март.

— Мне тоже, — я встала, — Дай мне эти семь часов Константин.

— Не имею обыкновения врать по пустякам, — проговорил мне в спину целитель.