На неведомых тропинках. Сквозь чащу

— Нет. Что это было, знают только южане, — он достал из кармана плоский железный кружок, так похожий на большую шоколадную монету, завернутую в серебристую фольгу. Кружок был сломан ровно посередине, на месте разлома металл был почерневшим и выгоревшим.

— Только южане, — повторила я.

Ленник стоял у стола и, так же как и я совсем недавно, рассматривал стол с чашками.

— Твоя бабка лихо махала картинкой, все попрятались, даже наши, особенно когда она что-то запела, — улыбнулся сказочник.

Я прошла мимо, снова оказываясь в собственной спальне, стараясь отмахнуться от грызущего чувства вины. У него были острые зубы и оно быстро откусывало у моего самообладания кусок за куском. Я распахнула шкаф, вытащила брюки, проверила карманы и отбросила, потом достала платье.

— Да, где же она? — пробормотала я, продолжая рассматривать вещи.

— Ты не настоящая нечисть, если сперва не калечишь, а потом не зализываешь раны. — правильно истолковал мои эмоции баюн.

— Может и не настоящая, — я достала, наконец, те брюки. В заднем кармане лежал давно забытый картонный прямоугольник. Он пережил несколько стирок, но цифры были вполне читаемы, — Может тут все не настоящее, даже вы. До сих пор не все вверят, что стежку выдергивали из мира. — я подняла валяющийся на покрывале серебряный стилет и вернулась в гостиную.

— Для того чтобы поверить достаточно выйти в сеть и посмотреть на календарь, — вставил Семеныч, — Южане напали в январе две тысячи двенадцатого, а следующим утром наступил уже апрель две тысячи тринадцатого. Нас не было больше года по внешнему кругу, — он передернул плечами, — Больше года в пустоте — одна поганая ночь.

— Как это было? — спросила я, доставая телефон.

— Не могу описать, — ответил старик, — Но так ли много существует вещей, о которых я могу сказать "поганые". Всего о паре, — он повернулся к спальне и принюхался.

Положив мятый прямоугольник визитки на стол, и прижав его стилетом, я стала набирать номер, отпечатанный черной расплывшейся от воды типографской краской на посеревшем фоне. Как я когда-то сказала, никогда не знаешь, что может пригодиться в этой жизни.

Ленник выразительно поднял бровь, но комментировать действия не стал. Три длинных гудка, и трубка заскользила во внезапно вспотевших руках. Что же я делаю?

— Надо же, — звонко ответил женский голос, — Не думала, что ты так быстро остынешь, — Тамария рассмеялась. — Чему обязана?

Я едва не нажала отбой, чувствуя, как начинает колотиться сердце. Что за мазохизм? Но вместо того, чтобы повесить трубку, я представила бледное лицо Марьи Николаевне, и заставила себя продолжать.

— Твои бойцы атаковали Юково.

— Моей матери.

— Не важно. У одного из падальщиков был артефакт.

— Очень возможно.

— Мне нужно знать, что это за артефакт, — я придержала трубку ухом и стала прикреплять стилет к запястью, — какова его магия.

Меня прервал смех, от которого по телу побежали мурашки, на том конце провода была Прекрасная, и даже ее голос очаровывал.

— А свадебное платье тебе не сшить, игрушка? Понятия не имею, что они взяли с собой на ту вылазку. Спроси их сама.

Я посмотрела на старосту, но тот отрицательно покачал головой, на стежке пленных не брали.

— Они теперь не разговорчивые, половина в ямах с солью, а другая на рагу пошла в разобранном состоянии, мы тут шашлыки затеяли.

— Это вы поторопились, — засмеялась хозяйка юга, — Ничем не могу помочь. Мать отдавала приказы, а не занималась поставками оружия.

— А зря, — прокомментировал, слышавший каждое слово, баюн.

— Но ты можешь узнать. Диск диаметром десять сантиметров из…

— Олова, — подсказал Семеныч, и положил на стол сломанный артефакт.

— Из олова, — повторила я, — Активация при разломе носителя.

Несколько секунд на том конце провода царила тишина, а потом Тамария ответила.

— Могу, но назови хоть одну причину помогать тебе.

— Я больше не подойду к Седому, — не зная, куда деть руки, я подхватила со стола чашку, поставила, а потом снова взяла, на дне собиралась мутная коричневая лужица заварки.

— Нет, — не согласилась собеседница, — Ты и так не подойдешь. Помнишь слова, что я прошептала тебе на ушко. Помнишь, игрушка?

Удар попал в цель. Я поняла, что сжимаю фарфор в ладони сильнее и сильнее. Широкая ладонь Семеныча обхватила мою. Ведьмак излучал усталую снисходительность. А сказочник веселый интерес зрителя, приготовившегося смотреть интересный спектакль. Я подняла голову и увидела тусклое отражение своего лица в оконном стекле. Обиженная злость и горечь глубокими складками залегли у носа и рта, глаза были полны вины.

Что со мной? Почему я так злюсь, слыша ее голос? Чем она отличается от сотни его прежних любовниц? Что изменилось? Я встретилась взглядом со стариком, заставила себя разжать руку и поставить чашку обратно на стол. Баюн разочарованно отвернулся.