На носу у каймана

Они наняли у парка такси и велели шоферу ехать в бар «Игрек», где их ждали товарищи.

Поднявшись по лестнице на еще не законченный переход, который сооружали каменщики между зданием банка и складами ИНРА, Ярей окинул взглядом шесть-семь мешков с цементом и песком, он сам с трудом затащил их сюда и положил так, что они служили прикрытием со стороны улицы. Он снял с плеча вещмешок, вытащил из него штук девяносто магазинов к «гаранду» и разбросал их по настилу, затем зарядил винтовку. Было почти шесть часов вечера. Банк и склады стояли на улице Мариана Грахалеса, выходящей к заливу. По обеим сторонам улицы тянулись магазины и склады, преимущественно деревянные. За банком и складами ИНРА протекала Макагуанигуас, при впадении в залив перегороженная естественной дамбой, а дальше виднелось море.

Ярей залег за мешками, положил на них дуло, снял винтовку с предохранителя и, словно прицеливаясь, повел дулом по кварталам, видневшимся из его укрытия. Медленно приближался военный джип. Ярей навел винтовку на ветровое стекло и старательно прицелился.

Его охватило странное чувство — смесь восторга и ненависти. Наконец-то настал час мести! Настало время свести счеты со всеми этими людьми, которые насмехались над ним, ненавидели его и даже сомневались в том, что он настоящий мужчина!

Месяца три назад он стал замечать, что товарищи как-то странно улыбаются, глядя на него, отводят презрительные взгляды, внезапно встают из-за стола именно в тот момент, когда он собирается сесть, шушукаются за его спиной, медлят сменить его в карауле, как-то подозрительно замолкают, стоит ему подойти, а в парке притворяются, что не замечают его, только чтобы не здороваться. И хотя Ярей всегда был недоверчивым, на этот раз его подозрительность имела причины. Поначалу он думал, что все произошло из-за того случая в бане, когда все весело подтрунивали над мужскими статями Венансио, крестьянина из Ла-Макины. Ярею такие шутки никогда не нравились, и он не принимал участия в общем веселье, но тогда товарищи стали подшучивать и над ним: будто бы он такой скромный потому, что у него самого не все в порядке по этой части. Сначала он не обратил на их слова никакого внимания, но вечером, улегшись на нары, он вдруг вспомнил и ту сцену в бане, и следом случай, который произошел дней пять назад. Он был в увольнении и гулял с Венансио и его двоюродным братом Хусто по парку, там они повстречали очень хорошенькую русоволосую девушку, которая жила где-то поблизости.

Ярей был очень застенчив и потому не решался, как его товарищи, отпускать девушке комплименты, а они весь вечер ему твердили, что он болван, что девушке понравился именно он и прочее в том же духе. И теперь, лежа на нарах, он решил, что шутки в бане были заранее подготовлены, что товарищи давно собирались поиздеваться над ним. Сначала он попытался откинуть эту нелепую мысль, но постепенно она полностью завладела им. Чем больше он убеждал себя в том, что издевки ему лишь почудились, тем настойчивее вспоминались всякие мелочи, которые могли быть истолкованы как насмешки над его мужским самолюбием. Например, однажды, когда они стреляли из автоматов, Фиденсио, капрал, сказал, словно бы в шутку, однако с особой интонацией, что для такого высокого парня это оружие мелковато — явный намек, — ему куда больше подошел бы «гаранд».

Потом припомнились кое-какие случаи на войне, которые прежде казались совершенно пустяковыми, а теперь выстраивались в единую цепочку. Однажды он и еще три товарища, прорываясь из окружения, потеряли свою часть; они укрылись в ущелье неподалеку от реки Юмури, в местечке Эль-Какао. Женщина, которую все звали Чина и о которой говорили, что поведения она весьма легкого, помогла им спрятаться, носила еду и рассказывала о перемещении войск Батисты. Однажды Чина попросила помочь забить свинью, но, когда он пришел к ней в дом, никакой свиньи и в помине не было. Чина уложила его в постель, принесла пива. Потом надела совершенно прозрачный халат и прилегла рядом: но он так нервничал и так беспокоился за своих товарищей, что у него ничего не получилось. Тогда он не придал этому случаю никакого значения, но теперь вспомнил, что еще до того, как они ушли из тех мест, один из его товарищей несколько раз говорил с Чиной. Возможно, она ему все рассказала.

Дня три назад он пришел в отчаяние, услышав чей-то голос: «Уж лучше пристрелить его, все равно ни на что не годится». Сначала Ярею показалось, что это было во сне, но потом он почему-то решил, что это говорилось о нем, хотя никого и не видел. Кое-кто спрашивал, что с ним происходит: видимо, заметили, что он не в себе. Вполне понятно, он никому ничего не говорил. Любой мог оказаться его врагом. У него даже появилась мысль убежать куда-нибудь, но это было бы еще хуже — оказалось бы, что он не только не мужчина, но еще и дезертир. Больше он не мог терпеть грозящую ему опасность, не мог спать, не мог садиться за стол последним, чтобы тут же, извинившись, менять место — боялся, что его отравят.