На обочине канона (СИ)

— Ну, это очень просто, Джирайя-сенсей! Два самых огромных монстра не просто сольются в конце в суперогромного, как мы и планировали. Они ещё сожрут всех остальных монстров, станут Десятихвостым и тогда начнётся история, известная нам по легендам!

— Это настолько дико и странно, что… может сработать! — сенсей бьёт кулаком по ладони. — Раз общий сюжет мы с тобой вкратце продумали, давай вернёмся к конкретному эпизоду, на котором остановились. Кстати, мой клон прятался на дороге пять раз, а ты заметил только две попытки. Поменяйся с Такеши.

С этими словами сенсей отдаёт мне листочек со своими комментариями по сюжету и благополучно развеивается клубами белого пара. Вздыхаю. Пинаю камушек. Забодал он меня с этими прятками. У кого бы Бьякуган отжать?..

*

— У ночного огня, под огромной луной... — задумчиво мурлычу, помешивая восхитительно пахнущую похлёбку. Звучит, как всегда, нескладно, но мне всё равно. Настроение обалденное! Кто б знал, как давно я так не сидел у костра! Сейчас бы гитарку ещё... Жаль, так и не научился чему-то сложнее трёх аккордов, хотя, помнится, очень хотел.

— Опять сочиняешь «песню», Инаби-кун? — ехидно щурится Такеши.

— Тёмный лес укрывал нас зеленой листвой... — показываю ему язык. Узумаки фыркает.

Йоко в нашей перепалке участия как всегда не принимает, но мне почему-то кажется, что она на моей стороне. Уж больно задумчиво девочка смотрит на пляшущие языки пламени.

— Вот скажи мне, зачем ты постоянно бубнишь эту бессмыслицу? — Кеше скучно, Кеше хочется кого-то подоставать. — Всё равно никаких песен у тебя не выходит.

— А ты, Кеша-кун? — парирую, не обращая внимания на недовольное сопение: «Не называй меня так!» — Зачем рисуешь эти свои каракули, всё равно сложные печати у тебя не получаются?

— Пф-ф! — От возмущения мальчишка не сразу находится с ответом. Ну ещё бы, сравнить его обожаемые печати и мою графоманию... кощунство! — От моих печатей хотя бы есть толк, а когда-нибудь я стану не хуже Джирайи-сенсея!

— И я стану, — улыбаюсь. — Буду книги писать ещё лучше этих! Наверное...

Такеши открывает рот, чтобы съязвить, но Йоко успевает первой:

— Когда я была совсем маленькой, то часто сидела вот так, глядя в огонь. Он казался мне живым, волшебным. До сих пор чуть-чуть кажется.

Дружно заткнувшись, поражённо таращимся на напарницу. С учётом её флегматичности и неразговорчивости, почти скрытности, такое проявление чувств эквивалентно небольшой истерике. Помолчав пару минут, решаюсь уточнить:

— Ты в детстве путешествовала, Йоко-чан?

— Да. Наверное... Думаю, я жила с бродячими циркачами. Не помню точно — слишком маленькая была. Только огонь, пахнущий вкусной едой и ещё чьи-то огромные сильные руки. Они подхватывают меня, подкидывают вверх, и все кажется с этой высоты таким маленьким и незначительным...

— Так всегда происходит с годами, дитя, — вмешивается в разговор старик. — Чем больше ты видишь, тем мельче для тебя выглядит каждая вещь или событие по отдельности.

— Это так, Фудо-сама, — склоняет голову Йоко.

— Как же ты оказалась в Конохе, Йоко-тян? — Узумаки не на шутку заинтригован.

— Меня и ещё троих мальчиков принесла одна из патрульных команд, — безэмоционально проговорила она.

— Э-э? — не замечая моих многозначительных гримас, Кеша продолжает задавать безапелляционные вопросы. — Разве патрульные команды охотятся на циркачей?

— Нет, — прошептала девочка, глядя в огонь. — Нет. Они охотились за нукенинами. Торговцы живым товаром долго не появлялись, поэтому дети, которые сидели со мной в яме, ложились и больше уже не вставали. Остались только мы четверо. Потом нам сказали, что патрульные шиноби подумали, что у нас есть задатки шиноби, ведь мы продержались дольше всех.

— К сожалению, люди — не боги и не могут избежать всех бед, ожидающих на дороге жизни, — старик сочувственно склоняет голову. Может и притворяется, но фальши я не вижу. Он вполне серьёзен, и обращается к Йоко, как к взрослой. — Но зато в наших силах выбрать то, как мы встретим беду. Сломаемся и забьёмся в нору, или же найдём в душе и поддержке друзей волю на ещё один шаг по избранному пути.

Костёр бросает на морщинистое лицо неровные отсветы, отчего оно кажется и вовсе древним, как кора старого дерева. Старик смотрит в огонь, и, кажется, перед взглядом его проходит череда лиц друзей и врагов, с которыми ему увидеться более не суждено. А может, это только игра моего воображения.

— Воля Огня говорит нам… — произносит он после долгого молчания, и я невольно морщусь — что именно она нам говорит, я и так успел наслушаться уже. — Она говорит, что ни вспахивание земли, ни торговля, ни выполнение миссий шиноби… ничего не имеет смысла.

Э-э… что? Я ослышался что ли?