На одном дыхании

Приполярный Урал, бокситовые рудники, послевоенные годы. Воскресным вечером к отцу заходят товарищи – горняки, почти все, как и он, «шестилетники», сосланные волею обстоятельств на трудовой фронт в годы войны. Одни вышли из окружения и посланы «на проверку», другие – немцы из Поволжья, третьи … – Впрочем, отцы наши никогда об этих обстоятельствах своим детям не рассказывали. Политических речей не говорили, заговоров не строили. Я даже помню, как они вместе со всей страной оплакали смерть Сталина, как позже ругали «кукурузника»… Но это – позже.

Сейчас мать мечется с закусками у стола, мужики здоровкаются, раздеваются, потирают озябшие руки, звенят стопками. Мы с братом затаились на печи: все интересно! И разговоры, и остроты про бестолкового механика, и ругань в адрес баб, которые вцепились в них, сосланных, мертвой хваткой и к прежним, довоенным семьям не отпускают.

Выпивают, говорят все громче, но призадумавшийся некстати отец, вдруг очнувшись, задушевно выводит: «Рев-е-е-ела буря, дождь шумел, Во мра-а-а-ке молнии летали..» И мужики, словно того только и ждали, дружно подхватывают: «И беспрерывно гром гремел, И ветры в дебрях бушевали!» И опять отец негромко: «Ко сла-а-а-ве страстию дыша, В стране суровой и угрюмой, На диком бреге Иртыша Сидел Ермак, объятый думой!» И опять хор подхватывает суровое повествование, и потом снова уступает солисту…

Мы замирали, сраженные былинностью песенной повести о герое, которого погубили подлые враги. В нашей таежной глухомани эта баллада была и чем-то родным по нарисованной картине места действия, и неизъяснимо высоким, нездешним по героическому и трагедийному сюжету! Я думаю, что наверняка это был песенный вариант «Смерти Ермака», но в нем было все, чтобы понять сюжет, сразить неискушенную душу высокой поэзией! Врезалось в память на всю жизнь это звучание суровых мужских голосов и горькая минута молчания после песни. Словно она была про них писана…

Когда в школе учительница предложила классу выучить к следующему уроку любимое стихотворение «не важно, какого поэта, старого или советского», я выскочила к доске и с необыкновенной экспрессией, накалом детских чувств, продекламировала папину песню. Васька с третьей парты воскликнул: «Так это не стих, а песня, не считается!» Но учительница меня поддержала, рассказала про поэта-декабриста Кондратия Рылеева, который бунтовал против царя и за это был повешен! А мне посоветовала в библиотеке почитать полную, как бы сейчас сказали, версию этой думы Рылеева. Почитала с восторгом, все эти "Думы" для меня были поэтической историей, героизацией далекого прошлого – с Иваном Сусаниным, Войнаровским, Марфой Посадницей…

В те годы я не соотносила толкование Кондратия Федоровича с историческими хрониками и суждениями специалистов о том или ином событии. И в голову не приходило! Но романтическое высокое звучание, гордый свободолюбивый дух буквально каждой строфы Рылеева, да еще подспудное ощущение того, что и писавший был казненным героем, мучеником, сделали меня, девчонку, почитательницей его таланта. В 1956 году в серии «библиотека поэта» вышел сборник стихов К.Ф.Рылеева, мне его подарили подружки – и он хранится бережно до сих пор.

Много позже я перечитала переписку Кондратия с Александром: Пушкин и Рылеев были сверстниками, не просто знакомы, но и дружны. Рылеев считал себя учеником, учитель мог и попенять ему на высокопарный слог, на пренебрежение историческими смыслами, но признавал его талант. Вот из письма Пушкина: «С Рылеевым – мирюсь, «Войнаровский» полон жизни… Он несравненно лучше всех его «Дум», слог его возмужал и становится истинно повествовательным, чего у нас почти еще нет». В другом письме Пушкин с улыбкой писал, что Рылеев наступает ему на пятки, и он уже опасается этого соперника!..

Надо помнить, что оба они были очень молодыми людьми (как мой внук-студент, что он еще понимает в мироустройстве!). Верили в то, что написанием конституции можно направить историю в нужное русло, ратовали за свободу и братство. Но при этом тот же Кондратий, написавший великолепным народным языком сатирические песни, очень быстро расходившиеся в народных массах, не хотел этой известности и боялся ее, писал, что не надо бы допускать этой популярности, как бы она не стала возбудителем бунта народного, кровавого и беспощадного. Вспомним, ведь и Пушкин писал о русском бунте нечто подобное.

Ах, какое это было время! Брожение умов в Европе, байронизм, казни королей, Наполеон, тираны и герои – молодым поэтам было от чего сойти с ума! Читать их письма, статьи, оды и думы, литературные споры, наполненные гражданскими помыслами, поэтические послания друг другу, укрепляющие дух, – необыкновенное наслаждение.

В стихах Кондратия Рылеева впервые прозвучало: «Как Аполлонов строгий сын, Ты не увидишь в них искусства: Зато найдешь живые чувства; Я не поэт, а гражданин!» И уже позже Некрасов, несколько перефразируя его, напишет ставшее знаменитым «Поэтом можешь ты не быть, Но гражданином быть обязан!..»