На одном дыхании. Хорошие истории

Впрочем, при всем юношеском пристрастии к «вражьим голосам» моими ролевыми моделями были люди, чьи голоса по радио я не слышал. Легендарные журналисты-международники Бовин и Боровик, Кондрашов и Стуруа… Путешествовать по свету, печататься в газете и вести свою передачу на телевидении – вот о чем я мечтал в четырнадцать лет и чего добился уже к двадцати пяти годам. Конечно, благодаря «Европе плюс», «Серебряному дождю», «Эху» и «Нашему радио» я стал свидетелем невероятной реинкарнации радио на постсоветском пространстве – на протяжении 90-х оно фоном играло во всех моих автомобилях, – однако представить в роли радиоведущего себя любимого я не мог и даже не пытался как минимум до начала нулевых. Зачем, если все, чем я полагал необходимым поделиться с человечеством, можно было сказать в общенациональном телеэфире?

Единственный эпизод, когда я позавидовал радиожурналистам, случился году в 97-м, когда я, путешествуя с мастер-классами новой журналистики по стране, оказался гостем утренней программы радиостанции в Пятигорске. После бессонной ночи и опасных для печени проявлений неуемного южнорусского гостеприимства выглядел я настолько «свежим», что меня бы прогнала родная бабушка, не то что зрители. «Но для нас это не помеха!» – бодро успокоил меня ведущий и плеснул в чашку приличную дозу того, что в ту историческую эпоху было в тренде употреблять в любое время суток. В течение часа я фонтанировал и взрывал эфир так, что послушавший его Эдуард Сагалаев посоветовал мне «сохранить эту интонацию» для моей программы на телевидении. Сие по понятным причинам было невозможно, однако неоспоримые плюсы радиожурналистики моя не вполне ясная голова прочно усвоила уже тогда.

А потом в моей профессиональной биографии случился Путин, доктрина информационной безопасности и вынужденное расставание с большим телевизором на целых двенадцать лет. Сыграв из ящика, я открыл для себя несколько новых планет во вселенной под названием «Журналистика», и одной из тех, где обнаружилась жизнь, стало именно радио.

Сначала я регулярно гостевал на «Эхе», где делился своим регулярно не совпадавшим с «линией партии» особым мнением, потом полгода вел философско-развлекательный эфир под скромным названием «Формула счастья» на РСН, затем начал делать программу о моих автомобильных приключениях на «Авторадио».

Я не просто втянулся – в этих эфирах я ловил кайф от всего: от музыкальных заставок и джинглов до интонаций и внешности девушек-ведущих. Ну и, не буду скромничать, от звучания собственного голоса в наушниках. В газете можно обмануть читателя красивым словом. На экране – сбить зрителя с толку, переключив внимание на «правильную» картинку или играя собственной внешностью. Слушатель радио считывает фальшь моментально. Радиоэфир – единственное медийное пространство, где живая эмоция будет всегда востребована больше, чем навыки актера или пропагандиста, где искренность может быть оружием более мощным, чем конвейерный профессионализм. Собственно, способность быть одновременно искренним, информативным и нескучным и есть главная составляющая профессионализма радиоведущего.

Все это я, впрочем, сформулировал для себя позже – уже после того, как на излете 2009 года неизвестный мне человек по имени Дмитрий Солопов позвонил мне и сказал, что они с Лешей Воробьевым и Женей Ревзиным (обоих я давно знал) запускают новую информационную станцию и хотят видеть меня в команде.

– А давай я буду делать у вас уик-энд и рассказывать о путешествиях и духовных практиках? – предложил я Солопову.

– А давай ты будешь каждый день рассказывать все, что думаешь о том, что происходит в стране? – нахально сформулировал задачу Дима и добавил: – Да, я знаю твою репутацию, и да, я готов к звонкам «сверху». Потому и зову. Но учти: на все про все у тебя в эфире три минуты!

Три минуты?! И это после того, как я вел часовые еженедельные информационно-аналитические программы?! Да даже мои шесть минут об автопутешествиях на «Авторадио» казались мне ничтожно узким пространством.

Конечно, я вспомнил Чехова и сестру таланта, но… Главное, что окончательно убедило меня в необходимости попробовать себя и в этом… хм… новом для себя формате, – это расшифровка аббревиатуры ХС. Оказавшись на «Токмаке» – так мы называли усадьбу, где располагался офис «Ъ FM», – я постоянно встречал эти две буквы в разных редакционных бумагах, особенно в эфирных верстках. ХС Кучера (политического обозревателя), ХС Буткеви-ча (культурного), ХС экономического (Богданова). Долгое время я не хотел признаваться в профессиональном невежестве, но в итоге все же распахнул дверь кабинета главреда.

– ХС – наш внутренний неологизм, – пояснил Солопов. – Это значит «Х…ь Суть».

Сначала я один, а потом Костя Эггерт и Олег Кашин – три года мы «х…и суть», и, смею утверждать, наши трехминутки сыграли не последнюю роль в пробуждении москвичей от спячки в гламурные нулевые, более известном как «протесты 2011–2012 годов».