На одном дыхании!

Как хорошо, вдруг подумал Волошин. Как хорошо, когда ничего не надо объяснять! Когда можно сидеть перед камином, слушать собственное успокаивающееся сердце, чувствовать, как уходит страх, животный, отвратительный, неконтролируемый – вот сейчас, сию секунду все и кончится, придет смерть, и больше никогда и ничего не будет! Когда можно… отпустить всю боль и ненависть последнего времени, проводить их глазами и пожить какое-то время без боли и ненависти. Когда можно говорить даже самые трудные слова и вдруг вспоминать самое важное – Разлогов жив! – и улыбаться глупой улыбкой.

– Да и вообще я не понимал, куда они могли деться, эти документы! О них никто не знал, кроме меня и Володи, но он умер! Значит, я должен был их найти. И никак не мог.

Какое-то время все молчали, даже Варя перестала всхлипывать. Трещали в камине дрова, и ветер ломился в окна так, что дрожали подвески на люстре. Откуда он взялся, этот ветер, когда весь день был тихонький, серенький, не предвещавший никаких штормов?.. Не иначе прилетел с мыса Заворотного!..

– Кто хочет картошки? – громко спросила Глафира и поднялась с дивана.

– Нет там никакой картошки, – сказал Дэн. – Я ее съел.

– Всю?!

Дэн кивнул.

– Молодец. Можно еще нажарить. Кто хочет?

– Давайте я нажарю, – предложила Варя. – Где картошка, Глафира Сергеевна? И… я не поняла. Кто тогда мог звонить мне? Ну ночью! Когда сказали, что Разлогов не просто умер, а его убили?

– Слушайте, а ведь Андрею Ильичу, ну в смысле Прохорову, тоже звонили. Он громкую связь в кабинете включил, и я все слышал. Мужской голос произнес, что это Прохоров убил Разлогова!

Глафира пожала плечами.

– Я думаю, что это сам Разлогов и звонил. Он… мучился очень, понимаете? Он думал, что подозревать можно кого угодно. И вас, Варя, и Марка, и Марину!.. Вполне возможно, что он хотел таким странным образом вывести убийцу на чистую воду. Спровоцировать, или как это называется в детективах? Ну, вывести из равновесия и заставить совершать необдуманные поступки! А Прохорову, я думаю, он позвонил, чтобы заставить его нервничать. Он же знал, что у меня с ним роман…

– Как он мог звонить, если там, на этом мысе Поворотном…

– На Заворотном, – поправила Глафира.

– Там же нет связи, вы сами сказали, Глафира Сергеевна!

– У всех, живущих в таких местах, обязательно есть спутниковые телефоны, на случай непредвиденных ситуаций. И у дяди Володи есть! Только это такой… односторонний вид связи, оттуда можно звонить, а туда никак. Разлогов, находясь там, выяснить ничего не мог, естественно, а как-то действовать ему хотелось! Вот он и стал звонить.

– Я бы его голос узнала, – задумчиво проговорила Варя. – Если бы он звонил, я бы точно узнала!

– Скорее всего, он дядю Володю попросил позвонить. Разлогов просто так ждать, когда все объяснится, не может. Ему непременно нужно действовать, понимаете, Варя?!

– Нет, – покачала головой Варя. – Не понимаю, Глафира Сергеевна. Хотя, если он жив, мы у него потом спросим.

– Вы можете называть меня просто по имени, – сказала Глафира. – Марк, ты знал, что у Разлогова есть ребенок?..

Волошин открыл глаза и перестал глупо улыбаться.

– Нет.

– Нет – не знал?

– У него нет ребенка.

– Есть.

– Кто тебе сказал?!

– Вера Васильевна. Которая сегодня умерла. И не она одна знала! Еще журналистка Ольга Красильченко.

– Тетя Оля?! – изумился Дэн.

Глафира кивнула.

– Она делает материал о Марине и звонила мне, чтобы поговорить про Разлогова. То есть собственно Разлогов ее не слишком интересовал, но он когда-то был мужем звезды. Ну то есть Марининым мужем. Она знает о Марине все. Она тоже говорила, что ребенок был.

– Да нет! – закричал Волошин. – Ребенок был, вернее, должен был быть, но он… умер. И Разлогов окончательно от Марины ушел. А я говорил ему…

– Я знаю, что ты ему говорил. Чтобы он остался и что все это просто недопонимание двух взрослых любящих людей, то есть Разлогова и Марины. Вот и журналистка Ольга Красильченко сказала мне, что ребенок умер. А Вера Васильевна сказала, что жив. И что он… ненормальный.

– Кто… ненормальный?

– Ребенок жив. Только он родился больным, потому что Разлогов… – Глафира никак не могла это выговорить, ну, вот не могла, и все тут!

Волошин встал, взял со стойки все тот же стакан, налил воды из-под крана и подал ей. Они только и делали, что подавали друг другу воду, как в спектакле про истеричных барышень!

Глафира подержала стакан и сунула ему обратно. Волошин выпил.

Я должна довести дело до конца. Я не смогу жить дальше, если не разберусь во всем здесь и сейчас. Мне еще многое предстоит пережить и передумать, но я справлюсь. Теперь я уже точно знаю, что справлюсь, но сейчас… только вперед.

– Вера Васильевна сказала, что мальчик родился неполноценным, потому что Разлогов избил Марину. А она была беременная.

Волошин вытаращил глаза.

– Разлогов не хотел ребенка, категорически. И он от нее ушел. Это было семь лет назад. Ребенок живет в интернате для… таких детей, в Смоленске. Марина его там навещает.

Глафиру затошнило, и она, как тогда, в лесу, решила, что лучше бы ей утопиться. Но сейчас уже поздно, поздно топиться!..