На одном дыхании!

«Полячка младая» положила худую руку на голову разговорчивой Лены и сказала любовно:

– Вот трещотка. Подожди, мы все покажем. А пока нам поговорить нужно, да?

Глафира кивнула.

– Ой, а они про Вовку Савушкина спрашивали!

Наталина убрала руку и строго взглянула на Глафиру.

– Извините, – пробормотала та. – Просто мне очень надо было знать. Очень.

– Лен, сбегай за Татьяной Павловной, – вдруг попросила «полячка». – Скажи, что мне нужен прошлогодний альбом, который к выпуску оформляли. Я его что-то искала, и не нашла. Поищите вместе, а?

– Хорошо, Наталина Теодоровна. Мы тогда к вам зайдем, да?!

И, перепрыгивая через две ступеньки, она понеслась вверх по лестнице. Лестница охала и стонала. Пианино все играло, а нестройный хор исполнял теперь «Джингл беллз».

– Ну что вы! – сказала Наталина. – Переполох на целый день. Гости из Москвы, такое событие!

– Наталина Теодоровна, – взмолилась Глафира, – можно мне его увидеть? Ну просто на одну секундочку!

Дэн сзади дернул ее за куртку, и она сердито отмахнулась.

– Это очень важно, поверьте! Я ничего не буду делать, я просто посмотрю.

Директриса хотела что-то сказать и даже губы сложила, но, взглянув Глафире в глаза, покачала головой и вздохнула.

– Да, – негромко сказала она. – Я вас понимаю. Но предупреждаю, все это нужно делать очень осторожно. У нас ведь детский дом. Мы очень стараемся, но, понимаете, это ведь… брошенные дети, и они об этом знают. Правда, ваш все-таки еще маленький…

Глаза у Глафиры моментально налились слезами.

– Ну-ну, – строго остановила ее Наталина. – Если вы не сможете держать себя в руках, то я вам лучше фотографию покажу.

– Я смогу! – жарко уверила Глафира.

Директриса еще помедлила, а потом решилась.

– Пойдемте. Они как раз с прогулки пришли.

Она пошла вверх по лестнице, Глафира устремилась за ней, и Дэн поплелся следом.

– Вы просто московские журналисты, – негромко говорила директриса. – Приехали посмотреть наш дом. Я вам его показываю. В детской спальне, кстати сказать, есть что посмотреть. Там стены расписывал один художник из Израиля, очень хороший. Он приехал, увидел наш дом и вот стены расписал и несколько телевизоров купил! А приехал просто как турист, на пароходе, не знаю, кто его сюда привел. Он как-то сам пришел.

Глафира почти ничего не слышала. Сердце заглушало все звуки – бу-бух, бу-бух, бу-бух, – и жарко было невыносимо. Она размотала с шеи шарф и теперь несла его в руке.

– Здесь темновато, у нас лампочки слабенькие, и тут ступенька. Ну вот. – Она остановилась перед дверью, на которой и правда было нарисовано нечто такое и эдакое. Из-за двери неслись детские голоса. – Вы готовы?

Глафира промолчала, а Дэн сказал, что они готовы.

Наталина распахнула дверь.

– А здесь у нас детская! – радостно заговорила она, как заправская актриса на сцене. – Это спальня мальчиков, а девочки у нас в конце коридора. Это называется первая семья. У нас семьи, групп никаких нет. Здравствуйте, Нина Васильевна.

Полная женщина уютными большими руками развешивала на батарее мокрые колготки. Какой-то мальчишка прыгал на одной ноге, двое других шушукались на кровати, почти сталкиваясь лбами. Четвертый сидел на маленьком стульчике очень близко от них и, сосредоточенно сопя, выворачивал наизнанку ватный комбинезон.

– Все мокрые, – пожаловалась Нина Васильевна, – с головы до ног! Снег валит, такая красота!.. Мальчики, поздоровайтесь!

– Здрасти! Здрасти, Наталина Теодоровна! Мы с горки катались, не с нашей, а с большой!

Глафира ничего не видела и не слышала.

Тот самый, который выворачивал комбинезон, вдруг поднял голову и посмотрел на нее. У него были серые глаза в угольно-черных прямых ресницах.

Погибель, а не глаза.

– Ну что ж ты, Володя, – сказала Нина Васильевна, – учу тебя, учу, а ты все никак! Смотри, как надо. – И в два счета вывернула неподатливую штанину. – Учится лучше всех, – продолжала она, – такие картинки рисует, хоть сейчас на выставку посылай, а с вещами обращаться не умеет! Уже семь лет, совсем большой человек, и не научится никак!

Глафира стремительно подумала, что его отец тоже решительно не умеет обращаться с вещами. Тридцать восемь лет, и все не научится никак!..

– Здравствуйте, – вдруг сказал Глафире мальчишка, и его серые глаза улыбнулись ей.

– Здравствуй, Вовка, – ответила она.

В громадной гостиной, увешанной итальянскими пейзажами, писанными русским живописцем, было полутемно от снега, валившего за окнами. Даже река казалась белой, чистой и какой-то деревенской, широкой и просторной, словно тот берег был далеко-далеко.

В камине трещали дрова, и Марина сидела, забравшись с ногами в кресло.

Держалась она просто превосходно, как будто на читке новой пьесы, где ей предложили новую интересную роль.

Глафира держалась гораздо хуже. По правде сказать, она вообще плохо держалась на ногах, и соображала тоже плохо и медленно. Не так она представляла себе… финал.

Не так, не так, не так, отбивало сердце.

– Вы все спланировали заранее. Когда?

Марина потянулась и почти что зевнула. Нет, держалась она просто превосходно!..