На одном дыхании!

Где же холодильник, мать его?! Как его найти, когда кругом одинаковый хром и никель, а также бериллий и ванадий?!

– Глаша? Ты же вроде одеваться пошла!

Когда он показался на пороге, Глафира невозмутимо доставала из холодильника бутылку с молоком. Кошка Дженнифер с недоумевающей физиономией свисала у нее с локтя.

Журнал шуршал и предательски ехал из-под халата.

– Дженнифер попросила молока, – объявила Глафира. – Я ее кормлю.

Прохоров засмеялся, подошел, взял Дженнифер и прижал к себе, как младенца. Глафира локтем поправила журнал.

– Вы начинаете любить друг друга, – сказал Прохоров и почесал Дженнифер за ушком. – Я рад. Давай я ей сам налью, а ты иди, одевайся!

– Спасибо, – пропищала Глафира фальшивым писком, потрепала не успевшую увернуться Дженнифер по голове и пошла в спальню.

Прикрыв за собой дверь, она извлекла из укрытия журнал и еще раз посмотрела.

Ну да. Оно есть. Но его не может быть. Как это возможно?!

Ко всем непонятностям и тайнам добавилась еще одна, должно быть, самая загадочная, и некому задать вопрос, чтобы получить ответ!

Ей срочно нужно все проверить, хорошо бы прямо сегодня. А для этого нужно оказаться дома.

Она одевалась перед зеркалом, очень решительная и как будто проснувшаяся.

Разлогов бы ни за что не поверил, вдруг подумала Глафира и серьезно посмотрела на себя в зеркало. Разыгранное представление с кошкой никогда бы его не убедило.

Его нельзя было обмануть.

Он никому не верил.

Марина посмотрела на себя в зеркало, вздохнула протяжно и опять посмотрела. Она знала, что красива, но сейчас показалась себе не просто красивой, а неправдоподобно прекрасной.

Дьявольски прекрасной.

Она смотрела на себя какое-то время, потом чуть-чуть подняла подбородок и повернула голову.

Так еще прекрасней. Не женщина, а бездна!..

Без дна…

Свет единственной лампы ложился очень правильно, глаза тонули в тенях, а кожа на скулах была прозрачной и тонкой, обещающей нежность и жар.

Как там у Островского, которого Марина только что отыграла?..

«Дамы, барышни какие!

Ну это вам так с дороги показалось. Разве чем другим, а этим похвастаться не можем».

– Конечно, не можем, – шепнула Марина и рассмеялась тихонько, – ни дамами, ни барышнями, где уж там! Одна я и есть, а больше… кто же?..

В дверь тихонько поскреблась гримерша. Марина быстро и ласково ее выпроводила.

Не до тебя сейчас. Я пока еще не хочу обратно к вам, в ваше болото, которое вы называете жизнью. Я все еще – над. Я все еще – вверху. Я все еще – полет.

Ах как она любит театр, сцену и оглушительную до звона в ушах собственную свободу – которую там внизу, в болоте, предлагалось пить по глоточкам, строго отмеряя каждый! А на сцене она… летает.

Фу, какое избитое выражение! Летает на сцене! Впрочем, она им не писатель, чтобы придумывать какие-то необыкновенные выражения!

Марина подышала на зеркало и еще раз взглянула – та, в зеркале, теперь была вся затуманенная и еще более прекрасная.

Одна ты в Москве, и он один в Москве, вот вас и пара!..

– Прав, тысячу раз прав Островский, – прошептала Марина, – одна, одна в Москве…

И пары ей никакой не требуется!

Ну лирика лирикой, а нужно собираться. Сейчас в баню – после каждого спектакля, после купания в любви, ненависти, обожании, непременно очистительное омовение – в прямом смысле слова! – и можно жить дальше.

Жить – это так прекрасно!

Она почти запела, собирая с зеркального столика штучки, но нет!.. Постучали, просунулись, забубнили, все испортили, все…

Конечно, она сама виновата немножко! Ка-апельку! Про интервью она и позабыла совсем, хотя обещала, да, обещала. А раз обещала, теперь никуда не денешься!

Ну интервью так интервью, пусть будет интервью!

Интервью – я из тебя веревки вью!

В театре оставаться было нельзя – все закончилось, погасли огни, закрылись двери, разошлись и зрители, и служители, и актеры, – и Марина пошла в кафе, которое в народе так и называлось «Актерское». Здесь всегда, особенно по утрам, часиков около одиннадцати, можно встретить пару-тройку знаменитостей, маявшихся от вчерашнего похмелья над тарелкой гурьевской каши.

Нынче, Марина чуть-чуть огляделась по сторонам, щуря близорукие глаза, не было никого.

Корреспондентка приплелась за ней следом. Все время, пока они переходили брусчатку, корреспондентка трусила сзади, чуть поотстав, неотрывно, любовно и истово глядела ей в щеку, как смотрят на лики святых, и трещала, трещала без умолку.

Все о том, как велика Марина и как прекрасно она сегодня играла.

Волшебно, волшебно!..

Марина спросила минеральной воды без газа, положила ногу на ногу, расправила на круглом колене теплую юбку, подперла кулачком подбородок и стала смотреть на свечку.

Она смотрела на свечку и думала, как в ее зрачках плавают желтые огоньки.