На одном дыхании!

А Разлогов не победитель и не проигравший. Его просто нет и больше никогда не будет.

Когда в дверь позвонили, Прохоров, морщась, капал в чашку вторую порцию водки.

Она влетела в квартиру и с разбега прыгнула Прохорову на шею. И повисла. И заболтала ногами. И шумно поцеловала в ухо.

Уху стало мокро.

Она потерлась носиком о его шею в свободном и мягком вырезе «неглиже», сунула руки за резинку штанов, немного там погладила и пощекотала, и поцеловала в губы.

Губам стало мокро, и под носом остался запах манго.

– Дрюня! – низким голосом сказала она. – Как я за тобой соскучилась!

Иногда она забывалась и говорила так, как принято в Мелитополе, откуда она была родом.

Прохоров тыльной стороной ладони вытер под носом, но манго все равно воняло.

– Дрюнь, ты что, пьешь? – она втянула носом воздух. – Я с тобой! А где мои тапки?

Она уселась на хромированный табурет с сиденьем черного стекла и протянула Прохорову ногу в белом ботфорте. Прохоров аккуратно расстегнул «молнию», и она протянула вторую.

– А что ты пьешь? Водку? Сделай мне «Манхэттен»! А вообще-то у меня есть… – Тут она с заговорщицким и лукавым видом полезла в очень огромную, очень лакированную, очень модную сумищу, недолго покопалась в ней и выхватила крохотный белый конвертик. И помахала им у Прохорова перед носом, все еще чуявшим запах манго. – Хочешь кексик, Дрюнчик?

На ее языке «кексиком» назывался кокаин.

– Я могу позвонить, нам еще подвезут! У тебя бабки есть? А что? Гулять так гулять!

Она опять поцеловала Прохорова в губы, немного пошарила за резинкой его штанов – выполнила обязательную программу – и пошла на кухню.

– Жулька! – запричитала она оттуда. – Жулечка-масюлечка, как ты тут без меня? Жулечка-пусюлечка! Папка твой противный все время на работе, да? А Жулька у нас скуча-а-ет. Фу! Из тебя шерстюга лезет!

Жулькой – непонятно из каких соображений – она звала кошку Дженнифер, которая к ней всегда была благосклонна, не то что к Глафире.

Прохорову не хотелось разговаривать, да с ней вообще говорить было трудновато, ему хотелось затащить ее в спальню и там трахать долго и разнообразно – водка всегда так на него действовала! – но он знал, что беседовать все равно придется.

Когда Прохоров вошел в кухню, она уже сидела за стойкой и деловито капала водку в его чашку, даже губами шевелила, как будто считала. Ноги, положенные одна на другую, были совершенны. Из-под юбочки выглядывала чулочная резинка, на которую Прохоров тяжело уставился. Груди, приподнятые корсажем, были как натянутый атлас, какие-то меховые штучки на запястьях и на шее пахли теплыми цветочными духами.

Она оглянулась, рукой, свободной от бутылки, потянула Прохоров за «неглиже» и поцеловала в грудь, под шеей.

«Мне нужно с ней поговорить», – тупо подумал Прохоров.

– Ну что? Что папочка скажет за кексик? Хочешь? Фу какой бука! Жулька, почему наш папочка такой бука? Давай его развеселим! Мало того, что почти неделю тут чужую тетку держал, так еще и бука!

– Олесь, – сказал Прохоров, мечтая о том, чтобы долго и разнообразно, – ты что? Дура совсем? Какой тебе сейчас, на хрен, кексик?!

– Ну не буду, – тут же согласилась она. В конце концов кексик отлично можно и в ванной употребить, он от этого не протухнет. – Не буду, не буду! А что ты такой зелененький, Дрюнчик? Заработался? Укатали сивку крутые горки? Ну за тебя!

И она залпом проглотила водку. Атласные груди поднялись и опали.

– Олесь, какого… какого лешего ты приперлась в редакцию, да еще нашумела там, как последняя сукина дочь?

– Так это когда-а-а бы-ы-ыло!..

– Когда бы ни было! Я тебе велел тихо сидеть, а ты чего?!

Олеся снова капала в чашку водку и вся сосредоточилась на этом занятии. Прохоров бутылку отобрал и чашку принял.

– Ну Дрюня!..

– Куда делось кольцо?

Она посмотрела на него. Глаза у нее так блестели, что Прохоров подумал – должно быть, кексик она сегодня уже принимала!

– Я тебя спрашиваю, куда делось кольцо?

Она заморгала и сложила великолепные руки на великолепной груди.

– Так я же ж… Я ж потому до тебя и прибежала, что таки да, кольцо пропало! И вот что хочешь, а за этих твоих журналюг…

– Говори нормально! – прикрикнул Прохоров. – Хватит ломаться!

Олеся подхватила Жульку-Дженнифер и прижала ее к груди. Кошка поглядывала вопросительно, но и не думала сопротивляться.

– Так я и говорю. Я тебе объясняю. Они приехали, и все было чики-поки, и фотки я им все отдала, и ту самую тоже отдала…

– Я знаю, видел ее в наборе.

– В каком наборе?

– Неважно. Они приехали, ты отдала им фотографии, потом Сапогов тебя снимал, а Столетов брал интервью…

– Ай брось ты! Ну я тебе по телефону это все уже тыщу раз говорила! Потом они меня с кольцом фотографировали. Ну один фотографировал, а другой рядом стоял! И, между прочим, та-ак на меня смотрел! – Она оживилась, потрясла Дженнифер и поцеловала ее в морду. – Та-ак смотрел! Я думала, штаны снимать начнет, представляешь?

– Куда могло деться кольцо? – свирепо спросил Прохоров и забрал у нее кошку Дженнифер. – Парни утащить его не могли, ты это прекрасно понимаешь.