На окраине Руси. Мифология и язычество балтов

«Город Вильна с давних пор имел герб со св. Христофором (?) на красном поле. В привилегии Сигизмунда-Августа, данной городу Вильне в 1548 году, между прочим, говорится:

«In publicis vего Officii civilis negotiis et actis, utentur sigillo, Civitatis nsitaio, Sancti Christophori imaginem continent e, caera vero rubea, more primariarum in Regno Poloniae civitatum».

Эти слова привилегии подвергают сомнению существование той поганской печати с гербом города Вильны, о которой читали мы в № 4 «Виленского курьера» за 1884 год, на с. 24. Мы простили бы авторам ее надпись вокруг герба, в которой правописание и латинская грамматика сильно пострадали (sigilum. Civitatis Vilensis. Anno VII. Urbi Condito. Institutum), хотя во времена Сигизмунда-Августа, когда в Литве и Польше латинский язык был известен в совершенстве, легко было исправить надпись, вырезанную язычниками (?); но не можем простить набожным виленцам того, что в 1548 году – как доказывает автор статьи о печати города Вильны – имея в гербе своем Христофора, о котором Сигизмунд-Август в только что приведенной привилегии, выражается так ясно, – отважились употребить печать с изображением Алциса для приложения к документу. До какой именно причине, понять невозможно. Заметим еще, что в 1548 году, когда был выдан от города Вильны акт с упомянутою печатью и с подписью виленского войта, таковым был Феликс Лангура, родом краковянин, фанатический католик, который никогда не употребил бы поганской печати. Также и буквы MR не составляли бы инициалов его имени и фамилии, и помещенный при них крест был бы не совместим с языческим Алцисом. Словом, герб города Вильны в 1548 году был не иной, как образ св. Христофора в красном поле. Откуда же он почерпнул свое начало, быть может, когда-нибудь выяснится».

Что же это значит? Балинский как будто также ничего не знает о легенде об Оферусе, которая, очевидно, сочинена для того, чтоб уверить новых христиан, будто в виленском гербе фигурирует не Алцис, а св. Христофор. Почему Балинский полагает, что вопрос о происхождении герба «когда-нибудь выяснится», если означенною легендою он разрешается так просто? Одно из двух: или Балинский умышленно умалчивает о ней, или действительно не знал о ее существовании? Если умалчивает, то с какою целью? А если не знал даже и он, то откуда же она известна одному Семеньскому? Уж не сам ли он сочинил ее?

Впрочем, Балинский должен был так говорить. Как иезуит, он остался верен себе: водит нарочно окольными путями читателя, чтоб отдалить его от истины. Он умышленно обходит то обстоятельство, что герб получил начало свое не в 1548 году, а слишком 200 лет раньше, в 1325 или 1330 году, когда литовцы не знали еще латинского языка, а следовательно, не имели ни возможности, ни надобности делать вокруг своей печати надписи, которую так критикует Балинский, и еще менее изображать на ней крест. Без сомнения, первоначальная печать с изображением Алциса не имела никакой надписи и таковая сделана только во времена христианства, с добавлением вензелевого имени Пресвятой Девы Марии, т. е. связанных между собою букв М и R и украшенных сверху крестом, как употребляется этот вензель доныне, причем самое изображение печати оставлено без малейшего изменения и только Алцис переименован в Христофора. Это отнюдь не догадка, а прямой факт, потому что св. Христофор ни в древности, ни в Новейшее время не считался покровителем (патроном) Вильны, но таковыми были, вначале (по свидетельству орденского посла к Витольду, в 1897 году, графа Кибурга) св. Николай Мирликийский, а потом Казимир; Христофор же не имел здесь во имя свое ни храма, ни алтаря, ни празднества.

XIV. Знич. Мнимый священный огонь. Языческо-литовский

Литовцы во все времена считали огонь божественной силой, боготворили его в язычестве и почитают в христианстве, которое само заповедало почитание огня, выражающееся в свечах и лампадах, нередко неугасимых, пред образами. Но вечный языческий огонь никогда названия Знич не носил, и оно было присвоено ему только писателями, легкомысленно относившимися к делу и вводившими ученых в заблуждение целых три столетия.

Последствием этого было то, что в образованном мире, даже в Литве (но не в народе), укоренилось до такой степени убеждение в существовании огня Знича, что поколебать это убеждение представляется крайне трудным, если не невозможным, тем более что популярных сочинений, для искоренения этого ложного убеждения, нет, а все легкие, доступные всякому пониманию произведения, в особенности поэтические, вроде поэм Крашевского «Anafielas», основаны на безусловной вере в мнимые авторитеты и только укореняют понятия о несуществовавшем названии Знич.