На окраине Руси. Мифология и язычество балтов

Преториус сообщает нам, что в прусской Литве существовал известный род знахарей (vaidelis), названных Medziorei, на обязанности которых лежало отыскивать в лесах деревья, представляющие собой необыкновенный вид вследствие срастания. «Medziorei служили священным лесам. В Надровии до сих пор встречаются (XVII век) те, кто обращает внимание на леса, где можно найти ромову (sic) или особенно изогнутое дерево. Они могут брать плату, чтобы привести кого-либо к подобному дереву» (p. 46/7). Это может только касаться деревьев, вид которых произошел сам собою, а не искусственным образом.

Приложенный рисунок ствола (на стр. 234. – Ред.) сделан по Гайдозу, с. 13, который заимствовал его из «Zeitschrift des Vereins für Volkskunde» Bd. II, Berlin, 1892, p. 81.

Приложение IV [91] Моровая язва и Гильтине

По собственным словам Мицкевича, описанное им предание он заимствовал из сообщенной ему когда-то в Литве баллады (?) следующего содержания: «В одной деревне появилась моровая дева, которая, по ее обыкновению, всунув руку через двери или окно и махая окровавленным платом, рассевала смерть по жилищам. Жители крепко затворяли двери и окна, но голод, хозяйские и другие занятия скоро заставляли их покинуть предпринятые меры. Все ждали смерти. Один дворянин, несмотря на то что он запасся средствами к пропитанию, поэтому дольше других мог выдержать эту странную осаду, все-таки решился пожертвовать жизнью для общего блага и, вооружившись саблею (известной под названием Zygmuntówka), на которой выписано было имя Спасителя и Св. Марии, растворил окно. Одним взмахом отсек руку чудовищу и захватил платок. Правда, он умер и вся его семья вымерла, но с тех пор в деревне уже никогда моровая язва ве появлялась. Платок же был передан в костел не помню какого-то местечка». Этим оканчивается рассказ Мицкевича.

Предание о моровой деве существовало во всех пределах Европы (Grimm. D. М., 11, 1133–1144). Оно держалось крепко по славянским землям в сообщенных Мицкевичем главных чертах (Woycicki I, 51, где платок может быть реминисценция с Мицкевича). Чисто литовское предание разнится во всех отношениях от сообщенного, поэтому утверждаю, что предание Мицкевича славянского происхождения, перешедшее в Литву.

Ксендз Олехнович в книжке «Pasakos pritirimaj wesefos ir giesmes sudierinimays (sic) lietuwiszkay paraszitos», Wilnini, 1861, p. 140, сообщает нам настоящее литовское предание, которое ввиду библиографической редкости книжки приведем в сокращении.

«Гильтине значит смерть… Она изображалась в виде женщины с длинным синим лицом и носом, язык ее, также длинный, был насыщен смертельным ядом. Одетая в белое одеяло, таскается она днем по могилам, собирая языком яд из трупов, который разносит ночью, то заражая ядом утварь, то причиняя языком уколы спящим… Убыль же растраченного яда она пополняла сосанием мертвецов… Однажды, – рассказывает автор, – в моем детстве вся наша семья, собравшись, по своему обыкновению, одним зимним вечером, среди разных хозяйственных занятий стала рассказывать большое число случаев смерти соседей. При этом было упомянуто между прочим, что Гильтине позволяет себе очень много. Мать моя тут выразила свое крайнее удивление по поводу того, что никто не находится такой, кто бы укротил действия Гильтине и отрезал ей язык. Прежде бывало иначе. Случилось раз, что люди умирали в громадном количестве. Тогда один старик, почувствовав, что скоро умрет, призвал к себе детей, родственников и соседей и обратился к ним с такою речью: «Братья мои! Знаю, что я вас скоро оставлю, чувствую, что мерзкая Гильтине лизнула меня языком, а яд ее душит меня. Но я старик, поэтому я ей этого не ставлю в вину… но я ей не могу простить того, что она забрала моих сыновей, моих родствевников и соседей, все молодых людей. Коль скоро умру, положите при мне ножницы для стрижки овец». «А зачем же это?» – спросили присутствующее. Старик некоторое время молчал – и затем промолвил: «Положите ножницы при мне сбоку. Когда Гильтине приблизится ко мве, чтобы напоить ядом язык, я, подвинувшись к ней, отрежу ей язык». Требование старика исполнили, и скоро действительно моровая язва прекратилась.

Когда мать окончила свой рассказ, отец, рассмеявшись, продолжал. А я видел собственными глазами Гильтине на вечеринках (wieczorynki) в Купишках у г. управляющего. Собственно говоря, это не была сама Гильтине, но человек, переодевшийся в Гильтине. Стоял он при столе над миской с горящим «крупником», одетый простыней. Лицо, нос у него был синий, словно бумага от сахара, а длинный язык его был отрезан (?). Этим оканчивает автор свой рассказ с обещанием, что при удобном случае сообщит более подробностей; но кажется, что при этом обещании и остался жив.