ПРИМЕР 6.4. Литавры и тромбоны в репликах «Разума» в «Диалоге» Петрарки (вокальная партитура; Lourie Coll.)
Поэт, рожденный из хаоса, достигает зрелости, танцуя между радостью и болью, которые «предстают перед ним со своей свитой масок в виде двух Фортун». Так описывается эта сцена в сценарии балета. Радость и боль, радость и разум, пир и чума, наслаждение жизнью и угроза смерти – вот те полюса, между которыми поэт создает свое искусство. Присутствие разума привносит равновесие и логику в таинственный по своей природе акт художественного творчества. По сути, разум должен быть аполлоническим, проясняющим, однако финал «Диалога» Петрарки в опере, предоставляя последнее слово разуму, мрачен и грозен. Роль поэта заключается не в том, чтобы встать на сторону разума и отвергнуть наслаждение, а в том, чтобы принять и то и другое, объединив, таким образом, Эрос и Танатос, наслаждение и боль, бездумный экстаз и осознанное откровение. По мнению Цветаевой, именно пушкинский «Гимн чуме» – слова поэтического гения, одолеваемого демоном, – делают такое единство возможным. Лурье воспринимает «Гимн чуме» иначе, чем поэтесса: для него голос поэта менее личный и более общественный, и это позволяет ему завершить «Пир» не так, как он заканчивается у Пушкина.
Пушкинский пир
Первое появление текста Пушкина в начале второго акта в виде легкого дуэта звучит достаточно сдержанно. Небольшое стихотворение в четыре строки вводит слушателя в русскую манеру выражения мыслей под музыку, знакомую ему по русской музыке XIX века. Этим дуэтом также задается схема всего действия: оригинальные тексты Пушкина поются, в то время как его переводы пьесы Вильсона, добросовестно записанные в партитуре, «интерпретируются хореографией», за исключением коротких хоровых вставок, которые отвечают
Песня Мери на оригинальный текст выступает в качестве пробного примера музыкальной интерпретации Пушкина. Обработка Лурье, по стилю несколько отличающаяся от музыкального языка оперы, подчеркивает сентиментальность песни. Начинающаяся с арпеджио арфы и деревянных духовых
«Гимн чуме», другой оригинальный текст Пушкина в «Пире», разительно контрастирует с песней Мери. Прочтение Лурье центрального для пьесы пушкинского текста отличает его трактовку от подхода Цветаевой. Хотя и композитор, и поэтесса разделяли мнение о пушкинской интерполяции, для Цветаевой «Гимн чуме» – это в высшей степени личное поэтическое послание, в то время как Лурье, отводя гимну центральную роль, все же преуменьшает его субъективные аспекты. В отличие от Пушкина, он не называет имени Председателя пира. Более того, словно опасаясь, что гимн может показаться слишком личным, он передает большую часть текста хору, превращая тем самым индивидуальное философское высказывание Пушкина в коллективное послание.
Лурье указывает, что в первой строфе («Когда могущая зима…») партию Председателя должны исполнять басы хора. О приходе «Царицы грозной, Чумы» во второй строфе таинственно возвещают шепчущие басы и теноры, произносящие текст сначала на одной ноте, а затем в хроматически расширяющихся музыкальных фразах, сопровождаемых в основном хроматически нисходящими нонаккордами. Когда звучат отчаянные вопросы «Что делать нам? и чем помочь?», в действие вступает хроматизм: хор делится сначала на четыре, затем на восемь голосов, все поют хроматически восходящие и нисходящие тетрахорды (пример 6.6). Следующая строфа сохраняет хроматическую фактуру, когда хор взрывается восхвалением «царствия Чумы».
ПРИМЕР 6.5. Первая страница песни Мери (вокальная партитура)