На орбите судьбы

Наталья Антарес На орбите судьбы

ЧАСТЬ 1

ГЛАВА I

Говорят, что бывших наркоманов не бывает, и героин умеет ждать. Те четыре месяца, на протяжении которых я упорно пыталась опровергнуть эту многократно подтвержденную опытным путем гипотезу, по сравнению с проведенными в наркотическом угаре четырьмя годами, казались такими же ничтожными песчинками, как и отдельный человек в масштабе Солнечной системы, но для меня каждый прожитый без героина день отныне значил гораздо больше, чем все предыдущие двадцать пять лет моей покатившейся под откос жизни.

Способность думать о чем-то помимо дозы вернулась ко мне примерно на второй месяц принудительного лечения в наркологическом стационаре, и нельзя сказать, что внезапно вспыхнувшие в моем воспаленном мозгу мысли вызвали у меня острый прилив положительных эмоций. Скорее, наоборот: воспоминания причиняли тягучую, мучительную боль, изматывающую мой разум не хуже жесточайшей ломки, но если абстинентный синдром, по крайней мере, худо-бедно снимался медикаментозным способом, то избавиться от реанимированного прекращением приема наркотика чувства собственной никчемности мне не помогали даже интенсивные сеансы групповой психотерапии. Я не знала, чем нейтрализовать разъедающую меня изнутри кислоту какого-то вселенского отчаяния, а на борьбу с еще одним монстром у меня элементарно не осталось сил, целиком и полностью истраченных в неравной схватке с героином, а потому единственное избавление от депрессии виделось мне в добровольном уходе из жизни.

Как ни странно, суицидальное настроение оказалось в итоге всего лишь еще одним непросто давшимся мне шагом на пути к освобождению от тиранической власти поработившего мои душу и тело наркотика. Перелом наступил в тот момент, когда я начала воспринимать решетки на окнах своей палаты не в качестве непременного атрибута тюремного заточения в тесной клетке, а как вынужденную меру защиты медленно выздоравливающих больных от коварных соблазнов окружающего мира. Болезненное возбуждение первого месяца и апатичное безразличие второго сменилось тревожным ожиданием предстоящей выписки. Сколько бы я не напрягала воображение, представить свое место в негостеприимной реальности за пределами наркологии, мне удавалось немногим лучше, чем бегемоту выиграть международный турнир по конькобежному спорту. Все мои дела, заботы и проблемы давным давно вертелись исключительно вокруг героина, и теперь, после успешно пройденного курса лечения, у меня не хватало фантазии придумать себе более рациональное занятие, чем бесконечный поиск денег на очередную дозу.

Когда я задала этот сакральный вопрос штатному психологу, последовавший ответ поразил меня своей невероятной очевидностью и простотой. Четыре года непрерывного героинового стажа, повлекшие бесславную гибель немалого числа мозговых клеток, не позволили мне полноценно осознать значение термина «ретроспективный анализ», но тот факт, что я все же вникла в общий смысл данного мне совета, однозначно, свидетельствовал о частичной обратимости процесса моей умственной деградации. Я лежала в постели с открытыми глазами и молча созерцала темноту, а на потолке мелькали причудливые тени моего далекого прошлого, в светлое благополучие которого я однажды решительно воткнула иглу заполненного мутным раствором шприца.

Косвенно в моем падении на дно было виновно чрезвычайно щедрое государство. Смешное словосочетание, не правда ли? После трагической гибели обоих родителей в авиакатастрофе правительство выплатило мне такую бешеную по тем временам сумму компенсации, что я, и без того пребывающая в состоянии жуткого шока, абсолютно растерялась. Потерпевший крушение при посадке в столичном аэропорту лайнер совершал чартерный рейс из Турции, куда мои недавно торжественно отметившие серебряную свадьбу родители отправились на второй медовый месяц. В тот роковой день с грохотом рухнули не только пылающие обломки загоревшегося еще в воздухе самолета – синим пламенем полыхал весь привычный и обустроенный мир юной студентки экономического вуза.

В одно мгновение я стала круглой сиротой, и со стороны вполне могло создаться впечатление, что дорога в наркотический ад пролегала по долине одиночества и пустыне скорби. Если бы все было именно так, возможно, мое нынешнее самобичевание не приобрело бы характер пыточного истязания, а жалость к самой себе заметно притупила бы гложущее меня чувство вины, но все вышло совсем по-другому, и любые попытки оправдать себя неизбежно вдребезги разбивались об истинные предпосылки моего обращения к героину.