На орловском направлении. Отыгрыш

Скрипят, скрипят по орловским дорогам крестьянские телеги, запряженные немногими уцелевшими от прежних мобилизаций лошадёнками. Везут топорщащиеся твёрдым рогожные мешки вперемешку с зелёными армейскими ящиками, лопатами, кирками, пилами, буравами. Мобилизованные на трудовой фронт штатские и ополченческие взводы, словно муравьи, трудолюбиво дырявят землю на дороге и обочинах, настораживают ловушки на фашистского механизированного зверя, подпиливают сваи деревянных мостов, чтобы те не могли выдержать десятитонную массу легких немецких танков.

Николай Николаевич Оболенский — интендант и артиллерист два в одном, как его мысленно уважительно именует Годунов, — и ношу на себе тянет двойную. Его видят то на окружных складах, то на позициях артиллеристов в той части города, которая нынче именуется Пролетарской горой, а старожилы до сих пор зовут её, как прежде, — Балашовой, хотя вряд ли многие из них помнят генерал-губернатора с такой фамилией. И в другой возвышенной части, которую и стар, и млад именует Дворянским гнездом.

Штаб обороны мобилизовал бывших пулемётчиков и «ворошиловских стрелков», а на окружных складах очень кстати нашлись финские трехлинейные винтовки под русский патрон и трофейные же «ручники» «Кнорр-Бремзе LH33» с небольшим боекомплектом. Родимых «дегтярей» там почти не осталось: практически все ДП-27 и ДТ-29 пошли на вооружение ранее сформированных в округе частей. Остатки Годунов приказал распределить по огневым взводам сводного артпульдивизиона, занимавшего оборону непосредственно на окраинах Орла. Если не считать орудий ПВО, которые никак нельзя было снять с позиций, прикрывающих железнодорожный узел, и пушки-гаубицы блиндированного поезда, в дивизионе Земского была сосредоточена вся артиллерия, имеющаяся в распоряжении защитников города. Настоял на этом тот же Годунов, накрепко затвердивший во время оно аксиому о «двухстах орудиях на километр фронта». Конечно, и орудий сейчас было заметно меньше, и «километров» тех — считать умаешься, но старого волка Хайнца бить нужно кулаком, а не растопыренной пятерней, которую он походя сломает и не почувствует. Так было решено ещё на первом совещании.

Пушкари, что помоложе, из пацанов-истребков, осваивали матчасть «времён очаковских и покоренья Крыма», в чем им посильно помогали деды-участники минувшей Империалистической и Гражданской войн. Для них эти стальные мастодонты были не только грозным оружием, но и ностальгическим напоминанием о невозвратимой молодости…

Город вкапывался в землю, врастал в кирпич, бетон и железо. Жители домов с городских окраин принудительно выселялись: работающие переходили на казарменное положение при предприятиях или трудовых подразделениях, дети, старики, инвалиды и прочие иждивенцы эвакуировались на первое время в Тулу. Туда же Штаб обороны распорядился отправить всех транспортабельных тяжелораненых из областных госпиталей. Для решения этой задачи Годунов буквально вырвал у начальника дистанции аж три паровоза различной мощности и разной степени изношенности. Авторитет командующего Орловским оборонительным районом пришлось подкрепить малым боцманским загибом, железнодорожное божество прониклось… интересно, не из братишек ли? Да ещё двадцать две единицы подвижного состава наскребли в орловском депо и по близлежащим станциям в тупиках «паровозных кладбищ». Три из них — полувагон и две открытые платформы — тут же были изъяты для сверхсрочной постройки блиндированного поезда «Красный Орёл». Остальные «единицы» — от открытых платформ до построенных ещё перед Японской и Империалистической теплушек «сорок человек или восемь лошадей» и «дачных» вагончиков — собранные воедино, представляли жалкое зрелище. Самым же отвратительным было то, что даже этих «раритетов», чьим единственным достоинством была возможность передвигаться по рельсам в составе поезда, всё равно не хватало. Арифметика простая: в Орле на излечении находилось более тысячи раненых, причём около восьмисот «тяжелых». Из них шесть с половиной сотен были признаны транспортабельными. Вагонов же хватало лишь на полтысячи пассажиров, включая эвакуируемых детей. Хоть наколдуй, хоть нарожай — а иначе придётся оставить часть людей в городе, который вскоре неизбежно станет фронтом.

Подготовка к эвакуации даже этого количества людей заняла почти полтора суток — абсолютное большинство не способно было передвигаться самостоятельно. К пятому числу основной этап был завершен. Город не обезлюдел, но притих. Детворы почти не осталось. В полутемном вагоне, заполненном знакомыми, но по большей части незнакомыми друг с другом людьми, детским плачем, старческим покашливанием и непонятными разговорами, ехали на восток Марксина-Марочка с улицы Комсомольской, её старшая сестра Галочка, бабушка Марья Трофимовна и приятели с Кирпички — Генка и Гришка…