На орловском направлении. Отыгрыш

В прежней истории время сыграло на руку Гудериану, позволив захватить крупнейший орловский узел до подхода спешно формирующихся и перебрасывающихся советских соединений. Орёл и окрестности на долгие два года стали ближним тылом Вермахта, позволяя немцам спокойно снабжаться и маневрировать силами на Центральном участке фронта. Сейчас, вопреки сомнениям Годунова, всё выглядело с точностью до наоборот.

Поэтому, когда германский батальон, напоровшись на огонь окопавшихся бойцов под командой батальонного комиссара Столярчука, принялся разворачиваться в боевой порядок, танкисты ударили немцам в тыл.

Как они шли! Как шли! Как в незабвенном фильме, броневые громадины, дав пару залпов с места, подминая под днище свеженарубленные кусты маскировки, «гремя огнём, сверкая блеском стали», оставляя за собой шлейфы сизого дыма выхлопных труб, яростно рванулись, разменивая минуты на метры, татакая пулемётами по разбегающимся от нежданного стального ужаса гренадирам, налётая бронёй на БТРы и сминая автомобили и мотоциклы. Пройдя наискосок по вражеской колонне, танки двинулись в обратном направлении, нагоняя тройку германских машин, сумевшую развернуться прямо в поле и кинуться врассыпную. Среди разгромленной колонны осталась стоять, грозно поводя башенной пушкой, лишь одна «тридцатьчетверка»: когда она таранила кюбельваген, лопнул палец, крепящий траки, и повреждённая гусеница сползла, разув танк.

Тем не менее недоброй половине гитлеровцев удалось избежать гибели. Лишившаяся транспорта и тяжёлого вооружения мотопехота сумела зацепиться за склон ближнего оврага и начать лихорадочно зарываться в землю. А как иначе? Дойче зольдатен — гутен зольдатен! На поле скоротечного боя остались лежать и сидеть только раненые и убитые вперемежку с пылающим и раздавленным металлом… Разные по возрасту и профессии, все они покинули свои семьи под Лейпцигом или Мекленбургом, мечтая прогуляться по московским площадям и паркам, получить после победы над большевиками в вечное владение по три десятка гектаров плодородной русской земли — и вдруг оказались низринутыми в липкую грязь Орловщины: кто до момента, когда услышит от солдата в серой шинели и круглой каске повелительное «Хенде хох!», а кто и насовсем. Уйдёт в эту грязь, став удобрением для грядущих хлебов, — и всё. Ну что же… Их сюда не звали. И пришли они не с добром.

Всего этого гарнизон сержанта Стафеева тоже не знал. В подвале после окончания боя красноармейцы навели порядок, проветрив его от пороховых газов и собрав стреляные гильзы от ДШК и ДП в пустые ящики, стоящие в углу. Порожние ленты и диски вновь были набиты патронами под завязку, на телефонный доклад об обстановке получен приказ «продолжать наблюдение за противником и уничтожение живой силы». Красноармеец Газарян заменил Стёпку на чердачном НП, откуда прекрасно просматривались оставленные ложные позиции и занятый недобитыми немцами противотанковый ров. Впрочем, самих немцев увидеть было сложно: грамотный командир заставил гренадиров оборудовать в стенке рва стрелковые ячейки и укрытия, так что достать гансов пулей с чердака стало сложновато. Да и не стал бы Додик этого делать. Бывший бакинский мясник давно привык к виду крови… не только бычьей, но зачем же без нужды раскрывать НП? Снизу-то обзор не в пример хуже…

Прошедшим днем Коля Стафеев был доволен. А чего ж недовольным-то быть? Враг остановлен, потерь в личном составе вверенного отделения нет — даже не царапнуло никого. Основную огневую позицию, похоже, немцы не засекли: били-то сперва по ложным траншеям, где сидело слабенькое прикрытие, а после — по траншейкам на склоне, занятым ополченческим взводом. Вот этим ребятам действительно не повезло: после того как стихла стрельба, оттуда проволокли через палисадник шестерых раненых, оставив под стеной сарайчика рядок из трёх накрытых шинелями недвижных тел. После, уже в темноте, с той стороны слышны были скрежет лопат и чавканье отлипающей грязи. Оно и правильно: ополченцы, небось, все местные. Когда отгоним гансов от города, родичи придут, перезахоронят на кладбище, как полагается. А пока — хоть так.

Ночное спокойствие прерывалось резкими винтовочными хлопками да дежурным лаем немецких пулемётов. Напоминание: теперь здесь не просто окраина, теперь здесь — передний край.

Свободная от боевого дежурства смена, несмотря на отдалённые звуки пальбы, расположилась в горнице. Кому-то повезло занять койку и топчан, а кто-то спал, подстелив под себя одеяла из старого приданого покойной дочери хозяина и накрывшись шинелью. Сам Степан Ксаверьевич также почивал, беспокойно скрипя во сне панцирной сеткой железной кровати.