На орловском направлении. Отыгрыш

Речь опять и снова шла о событиях 3 октября 1941 года. Снова и опять сошлись в поединке брутальный Ревцов и напористый Овсянников. Ревцов был из чиновников от культуры, попутно профессорствовал в пединституте, возглавлял комиссии под лозунгом «поспорят, пошумят и разойдутся» и занимал ещё с полдюжины всяких должностей. Короче, был авторитетом в законе. Овсянников статью и стилем — Ленин на броневике. Народный трибун и руководитель весьма результативного поискового отряда. Ревцов плевался умными словечками, Овсянников резал правду-матку… Приди кому-нибудь в голову мысль повесить здесь, как на футбольном поле, табло, на нём стойко, не сдавая своих позиций, держались бы два нуля.

Александр Васильевич давно сделал для себя вывод: спор увлечённых людей — это всегда, как говаривал один его сослуживец, с открытым забралом на амбразуру. Красиво и бессмысленно. Уж сколько раз он обещал себе не ходить на краеведческие мероприятия…

Но сегодня, именно сегодня наличествовал веский повод поприсутствовать. И если наставления непосредственного начальства продлятся не более четверти часа, он успевает минута в минуту.

— Можно считать, что мы с вами договорились? — замша улыбнулась, демонстрируя покровительственное дружелюбие, и подвела итог. — Будьте добры, Александр Васильевич, в течение недели-другой доработайте план факультативных занятий и принесите на утверждение.

Все, теперь точно успеваем! — Годунов еле удержался, чтобы не потереть руки. Да, наверное, правы коллеги, что посмеиваются над ним: его увлечённость становится манией какой-то. А если бы иначе, то разве это была бы увлечённость?

Не далее как два дня назад сунулся он сдуру, как папуас в прорубь, в местный архив, имея на руках не какой-нибудь солидный запрос, а всего лишь письмишко, выпрошенное все у той же Ларисы Михайловны, — конечно, с печатью и подписью… но они, как выяснилось буквально с порога, необходимого веса листу бумаги офсетной формата А4 не придали. Бабулька вахтёрской внешности, зыркнув поверх раннеперестроечного аналога ресепшн, невнятно пробухтела:

— Ушестоййдить…

С усилием расшифровав замысловатое послание, Годунов сообразил, что его посылают в шестой кабинет. И едва не сплюнул. Снова персональный код неудачи!

«Ушестом» за цифровым устройством типа ноутбук сидела аналоговая дамочка типа чиновник и щелкала мышкой в ритме похоронного марша. Недоброе предчувствие обрело плоть. И дар речи:

— Вам чего?

Иллюзия общения с продавщицей гастронома была столь велика, что Александр Васильевич едва не ляпнул: «Два кило бананов, пожалуйста». Да кабы и ляпнул, ничего не изменилось бы, ибо на какое число нуль ни умножай, всё равно получишь дырку от бублика. Пока он пространно объяснял, что всерьёз интересуется событиями октября сорок первого года на Орловщине и просит допустить его к архивным документам соответствующего периода, чиновная дама смотрела на него так, как если бы он посягнул на её кошелек или — свят-свят-свят! — честь.

— Насколько я понимаю, даже те документы, которые хранились в партийном архиве под грифом «секретно», давно рассекречены… — попытался атаковать Годунов.

— А вам-то оно зачем? — с ходу контратаковала хозяйка кабинета.

— То есть?.. — Александр Васильевич, подавив вздох, мысленно констатировал, что тактика чиновников всегда вынуждает обороняться.

— Ну, то есть, зачем вам эти материалы? Вы историк? Вы пишете диссертацию?

— Нет, я капитан третьего ранга запаса, но я давно интересуюсь…

— Значит, вы не специалист? — продолжала развивать наступление чиновница. Александр Васильевич без труда уловил обычный подтекст: «Делать тебе на пенсии нечего, вот и ходишь, людям мозги паришь».

— Более того, я изучил все, что имеется в открытом доступе… — Годунов понимал, что эти слова можно смело приравнять к капитуляции.

— Сходили бы в библиотеку, там в краеведческом отделе вам подобрали бы что-нибудь, — будто не слыша его, заявила дамочка. Кто-то сказал: женскую логику надо-де приравнивать к оружию массового поражения… или никто не говорил, просто это мысль разлита в ноосфере взамен многих литров слез: мужчины ведь не плачут.

— Все, что когда-либо было напечатано, я, полагаю, уже читал, — ну, блин, детский лепет, полный кретинизм… а что ещё скажешь? Чтоб и убедительно, и неоправданно вежливо? — И потом, любая книга в той или иной степени тенденциозна, а первоисточник…

— Вы разве не понимаете, это архивные документы, — чиновница решительно, напоказ захлопнула ноутбук, словно испугавшись, что настойчивый посетитель прикоснется нескромным взором к столь оберегаемым ею тайнам, — если мы будем выдавать их всякому желающему, они в труху превратятся.

Ух ты, оказывается, она способна не только на нажим, но и на патетику!

— И многие… гм… спрашивают? — Годунов усмехнулся. Терять ему было уже нечего.

— Многие, немногие… Вот вы же пришли! — чиновница понизила градус пафоса до отметки «прохладно». — Короче, вот вам два сборника, посидите, почитайте. Думаю, интересующемуся будет в самый раз.