На орловском направлении. Отыгрыш

Четвертое. Все транспортные средства предприятий и населения вплоть до велосипедов взрослых образцов, объявляются реквизированными и должны быть сданы на нужды обороны.

Пятое…

Шестое…

Седьмое…

Подпись: командующий Орловским оборонительным районом Старший майор государственной безопасности Годунов».

Дикторша умолкла. В динамиках снова раздались шуршание и шелест, потом, видимо, игла патефона «поймала дорожку» — и вот на улицах и в домах загремел трубами, зазвенел тарельчатой медью «Марш-парад» Чернецкого…

* * *

С пяти утра гремел станок в типографии «Орловской правды», оттиск за оттиском печатая жёсткие строки приказа.

С шести почтальонши, привычно перекинув через плечо коленкоровые сумки и оседлав велосипеды, мчались по городу, останавливались на перекрёстках и у магазинов, расклеивали текст воззвания.

Полсуток раз за разом повторяла дикторша в микрофон: «Возникла непосредственная угроза…». Трансляция обращения сменялась записанной на чёрных патефонных пластинках музыкой, и вновь звучало: «К военнослужащим Красной Армии и жителям города Орёл и Орловской области!..»

Враг был у порога.

* * *

Танечка Кущина гордилась своей профессией. А что тут такого? Не каждая же девушка в СССР должна быть летчицей, как Раскова с Гризодубовой, или трактористкой-героиней, навроде Паши Ангелиной! Если каждая к штурвалу или, к примеру, к рычагам кинется, так на всех девчат Советского Союза никаких самолётов с тракторами не напасешься. Да и нужно ведь, чтобы кто-то одежду шил, и у кухонных котлов стоял, и, если захворает кто, уколы делал? У станков, опять же, надо кому-то работать? А с детворой возиться, хороших людей для любимого пролетарского государства растить? Все работы хороши, как лучший, талантливейший поэт нашей советской эпохи писал!

А после работы, понятное дело, каждой женщине хочется выглядеть привлекательно. Слава Труду, не в капиталистической стране живем, имеем возможность поприхорашиваться! По крайней мере, горожанки. В Доме быта можно и платьице новое заказать, и набойки на туфельки поставить, и причёску красивую соорудить вместе с холей ногтей. Уж Танечка-то точно знала, потому как трудилась как раз-таки в Доме быта мастером-парикмахером. Хорошо трудилась: её фотографический образ на почётной красной доске висел. Женщины в очередь к ней за два месяца записывались… А что такого? Садилась в кресло усталая, изработавшаяся тётка, а выходила из дверей Дома быта радостная миловидная женщина с прекрасной причёской и ухоженными ногтями, вот!

Разумеется, и свою внешность Танечка Кущина не запускала: всегда со стрижечкой, с укладочкой, всегда в отутюженном, ноготки маникюром переливаются. Даже как война началась, не изменила она своим привычкам, хотя и работала теперь на санпропускнике. Как и прежде, звонко щелкали в ловких пальчиках ножницы, вжикала машинка для стрижки — и сыпались на серые простыни и полы грязные волосы бойцов, командиров, беженцев… Порой, при большом наплыве обрабатываемых, пол был устлан волосами в несколько слоёв, как кошмой. Кошма местами шевелилась от вшей и гнид, по жирным волосам скользили подошвы… Но маникюр с Танюшиных ноготков не сходил никогда….

Но вот наступил предпоследний сентябрьский день, и на двери санпропускника повис тяжёлый тульский замок, а все работники отправились к райкому ВКП(б), согласно приказу о мобилизации. Отстоявших полтора часа в огромной очереди работниц санпропускника гамузом отправили получать стройинвентарь, одну только Кущину усталый морщинистый сержант с забинтованной шеей отделил от товарок:

— Больно ты, пигалица, субтильна… Не по тебе та работа будет.

— Как так? Всем — так по ним, а я, значит, недостойна?! — подбоченилась Танечка. — Это что же такое творится-то, а?! Да я на вас…

— Не гоношись, кажу! Будет и тебе дело по плечу. Почекай трошки.

Сержант поднялся из-за стола и, сбычив голову, прошёл в соседнюю комнату. Спустя минуту вернулся с бумагой:

— Так. Ты, товарищ Кущина, пойдешь сейчас вот по этому вот адресу, предъявишь направление и приступишь к работе.

И вот уже Танечка не парикмахер, а «боец Кущина», и работает она не в Доме быта, и не в санпропускнике, а на одном из окружных артскладов. И не ножницами с расческой орудует она: шомполом, да ершиком, да ветошью, да выколоткой. Не нашлось для Татьяны красноармейского обмундирования, и приходится прижимать покрытые тавотом пулемётные стволы прямо к голубенькой штатской жакетке. А как не прижимать-то? Они же ж, пулемёты эти крупнокалиберные, — тя-же-лючие! Надорваться можно очень даже запросто!

И ничего не поделаешь: смазку эту… как ее?.. консервационную до металла нужно снять, иначе, как объяснил тутошний оружейный мастер, пулемёты стрелять не годятся.

А потом — прочистить.