На осколках чести

– Нет, не хочу! Но не забывай, ты теперь – один из нас!

Ладимиру нечем было ответить.

– Я понимаю тебя, – сказал Петер. – И мне нравится, что ты даже в сложившихся обстоятельствах не сдаешься, придерживаешься своих моральных принципов, стараешься избегать жертв. Что называется: пытаешься сохранить хорошую мину при плохой игре. Но нельзя залезть по шею в дерьмо и не запачкаться. Пиратство – это не та работа, где ты останешься с чистыми руками. Я остался с тобой только потому, что мне грезится перспектива неплохо заработать под твоим руководством, думаю, и все остальные нанялись не из благородных побуждений. Ты не хочешь напрасных жертв – отлично! Я тоже не отношу себя к живодерам, но жертвы будут, что бы ты ни делал. И ты прекрасно это понимал, когда принимал командование и брал заказ от Большого Джона. И эти твои колонисты тоже понимают. Поэтому хватит уже сопли жевать. Ты отлично провел операцию. Я работал со многими капитанами и могу сказать, что твои действия были грамотными и четкими.

– Спасибо за оценку.

– А Рудольф… – Наемник, словно не заметил его сарказма. – Рудольф – он с Перфекты.

– С Перфекты?

– Да. С нее самой. Разве не обратили внимания на его внешность?

– Ну? Обратил. И что? Если человек внешне красив, то обязательно с Перфекты?

– Нет, конечно.

– Если не ошибаюсь, это колония, специализирующаяся на производстве клонов для борделей. Единственная, где разрешено клонирование человека.

– Угу, – подтвердил Петер. – Клоны с Перфекты поставляются ограниченными партиями в бордели высшего класса, а подпольно продаются кому угодно и для каких угодно нужд, лишь бы деньги платили.

– Хочешь сказать, что Рудольф клон? – недоверчиво спросил Лад.

– В том и дело, что он – человек.

– Он работал там?

– Нет, все гораздо сложнее. Я сейчас расскажу тебе историю, которую узнал случайно. В общем, как я уже сказал, Рудольф с Перфекты, но родился он не там, а на орбитальных фермах Ханасии. Потом, когда мальцу было полгода, его родители нанялись на Перфекту модельерами, создавать красавцев и красавиц для публичных домов и развлечений богатых нуворишей.

– Но ведь, насколько я знаю, семейным парам и детям там запрещено находиться.

– Капитан, не будь наивным. Контрабанда есть везде, и какая разница, что везти, электрических медуз с Ведона или ребенка с Ханасии? Главное чтобы деньги заплатили. Как бы там ни было, но долго прятать маленького Руди родители не смогли. Их разоблачили и забрали Рудольфа. Поскольку его не было в списке прибывших на планету, следовательно, он мог быть только изделием. А все изделия на Перфекте, как известно, принадлежали корпорации. Десятилетнему Руди запустили в кровь нанитов и продали в публичный дом на одну из богатых планет.

– Как это забрали и продали? Родители же могли доказать, что он их сын, обычной генной идентификацией.

– Комиссия по клонированию очень ревностно следит за исполнением своих обязанностей и ответственно подходит к возложенной на нее миссии следить за чистотой человеческого генома. Одного лишь предположения корпорации о том, что родители Руди могли использовать свои ДНК для незаконного создания себе ребенка – а у них был доступ и все необходимые возможности для этого, да и возраст ребенка практически совпадал с датой их приезда на Перфекту – хватило, чтобы Комиссия встала на сторону компании и предписала изъять «изделие». К тому же, как ты сам заметил, Руди был красивым мальчиком. Вот если бы он родился уродом, тогда, возможно, Комиссия приняла бы другое решение.

– Неужели такое возможно?!

– В нашем мире еще и не такое возможно, капитан.

– Как же он выбрался из?..

– Рабства, ты хочешь сказать? Очень просто – сбежал, когда ему исполнилось шестнадцать. Наниты, настроенные на маяк владельца «изделия», активировались, и парень пережил дикие боли, но ведь эти микроскопические твари для клонов предназначались, а он был человек. Уж не знаю, как он смог вытерпеть все это! В общем, ему повезло – когда случился очередной всплеск активности нанитов, призывающих беглеца вернуться к владельцу, и Руди корчился в судорогах между мусорным уничтожителем и стеной какого-то бара, его заметил подвыпивший священник Вселенской церкви.